Ночи и рассветы
Шрифт:
Они вышли из магазина и зашагали вдоль площади.
— Завидую тебе, — сказал Аполлон.
— Почему?
— Да потому, что ты нашел свой путь и можешь приносить пользу. Я узнал о тебе от Джери. Они из кожи вон лезут, как бы тебя изловить.
— А ты с ними?
— Как видишь, нет. Я тебе завидую.
— Не могу я тебя понять. Если ты мне завидуешь, то можешь идти со мной.
— Нет, не могу. Не могу сотрудничать с коммунистами, хотя понимаю, что без них борьба невозможна.
— Ну и что же?
— Не знаю. Я так привык ненавидеть их, что теперь не могу себя перебороть.
— А
— Нет, не старался. Мне не нравится, что делают они. Так же, впрочем, как и то, что делают их противники.
— А что же делают их противники? Аполлон засмеялся.
— Говорят, что последовательно защищают интересы своего класса. Вооружились, получили немецкие пропуска и ходят в патруль. Мне говорили, что Зойопулос чуть тебя не убил.
— Да, он в меня стрелял. Но ты, Аполлон, так ни к кому и не присоединишься? Коммунистов ты ненавидишь, предателей осуждаешь, а сам будешь сидеть сложа руки?
— Знаешь, что я последнее время думаю? Вот возьму пистолет, выйду на улицу, перестреляю, сколько смогу, немцев, пока меня не схватят. Другого выхода я не вижу.
Потом спросил:
— Скажи откровенно: ты испугался, когда увидел меня в магазине?
— Испугался.
— Думал, что я тебя выдам?
— Да.
Аполлон огорчился:
— Скажи, Космас, неужели я похож на предателя?
— Я не говорил этого. Но…
— Не надо, не продолжай, я понимаю. И скажу тебе одно: ты молодец. Ты на сто голов выше меня. И я проникнусь к тебе еще большим уважением, если ты, сражаясь с немцами, не забудешь и другого врага — коммунистов. А что касается меня… Знаешь, Космас, почему мне сегодня особенно тяжело?
Космас вопросительно посмотрел на него.
— Знаешь, почему, Космас? — грустно повторил Аполлон. — Мой отец на днях вступил в ЭАМ.
III
В ночь под крещение улицы рано опустели. Весь день моросил дождь, воздух был насыщен сыростью.
В кафе Георгиса погасли последние огни. Из кафе вышли двое, недолго постояли, потом, миновав Академию, свернули в переулок. До них донеслись звуки аккордеона. Тенор запел старинную кантату. Ее подхватил хор голосов.
— Это они! — сказал один из двух. — Сколько их там собралось?
— Целая капелла!
— Я думаю, через час мы закончим.
— Да, часа нам хватит. Улица короткая. За церковью будет работать другая группа.
— Кто в ней?
— Не знаю.
До церкви два квартала. За час нужно написать лозунги на стенах всех домов, текст лозунгов утром принес в кафе Телемах. Космас и Георгис выучили их наизусть. Кисти они спрятали под пальто и обернули их газетами. Краски были заранее доставлены на место. Два эпонита{ [54] }, разведав здесь все ходы и выходы, с наступлением темноты притащили жестяные банки с красками и спрятали их в укромном уголке.
54
Члены молодежной организации ЭПОН.
Сегодня Космасу впервые поручили писать лозунги.
— Главное, чтоб рука не дрожала, —
Между тем хор окончил кантату, аккордеон заиграл новую мелодию, и тотчас же вступил баритон:
Друзья, мы любим Вакха, Ведь все мы удальцы…— Слышишь? — сказал Георгис. — Это Фотис, парикмахер. Поет — словно кудри вьет, дьявол!
Космас засмеялся. Фотис возглавлял одну из троек. И связь с ним держал Космас. В последнее время Фотис все порывался посвятить Космаса в какой-то важный вопрос, но долго не решался. Наконец, когда они остались в парикмахерской с глазу на глаз, Фотис открылся: он собирался жениться и хотел посоветоваться об этом с руководством.
— Не нравится мне эта затея с хором, — сказал Космас Георгису. — От нее больше вреда, чем пользы. Ведь так мы сами извещаем о себе немцев!
— Нет, ты неправ. На том конце улицы живет одна наша девушка. Молодежь сейчас у нее во дворе и оттуда следит за улицей. Ты прислушайся к тому, что они поют. Если кантаты, значит, все спокойно. Если заведут «Дунайские волны», надо бежать. Вот тогда бросай кисти, краски и мчись… Но в такую ночь вряд ли сюда кто явится. Видишь, тьма какая стоит! Когда будешь писать, дай сперва глазу пообвыкнуть, потом определи размеры букв и смотри, чтобы места хватило, чтобы буквы были ровные, одна к одной. И не делай их слишком строгими: к одной хвостик приделай, к другой завитушку. Каллиграфия, брат, великое дело!
Он говорил о лозунгах так, будто разглагольствовал в кафе за стойкой о секретах своего кулинарного искусства.
— И не забудь, Космас, про восклицательные знаки. Лозунг без восклицательного знака все равно что человек без головы. Сделай его покрупнее, чтобы он сам за себя говорил и останавливал прохожих. Внизу ставь подпись — ЭАМ. Каждую букву пиши отдельно, но точками не разделяй.
— А не нарисовать ли снизу серп с молотом? — поддразнил его Космас.
— Ты этим не шути. Знаешь, какого маху я дал однажды? Написал лозунг, красиво написал, картина да и только: «Патриот, кто бы ты ни был, вступай в ЭАМ!» — а внизу — и что только на меня нашло? — здоровенный серп и молот. Ну, и поплатился, конечно, заработал строгий выговор с предупреждением.
Они подошли к своим. От хора отделились две девушки. Одну из них Космас знал: она работала на фабрике, месяц назад немцы убили ее брата.
Вслед за девушками подошел аккордеонист. Он объявил о небольшом изменении в программе. Если появятся немцы или асфалия, он будет играть не «Дунайские волны», а коляду:
Христа крестят сегодня На святой реке…— Хорошо, — сразу согласился Георгис. — Что ж, восславим господа, восславим его во имя нашего дела.