Ночи и рассветы
Шрифт:
Космас знал Россию и по ее протяжным песням. Он услыхал их совсем мальчиком от одного русского, который бежал в Грецию, спасаясь от царских властей. Яков ходил по городам и играл на балалайке русские песни.
Русские песни так же, как русские книги, бередили сердце, звали на борьбу и мучения, к бурям и жертвам. И за этими длинными печальными песнями вставала Россия — безграничный океан народного страдания.
Но были у Якова и другие песни. Он приберегал их, как берегут праздничную одежду, и пел их лишь глубокой ночью — это были песни о новой России, которая сбросила цепи, разгромила старый мир и начала созидать новый. Яков не отведал счастья новой жизни,
«Пора, пора на родину…» — этим заканчивались все его песни. Власти долго не давали ему бумаг, но в конце концов он уехал.
И вот сейчас из России доносится голос, который стараются заглушить. Женский голос; Космас скорее угадывает, чем слышит его: «Смерть немецким оккупантам!»
Как только окончилась передача, они принялись за работу. Спирос и Космас сопоставили свои записи. Космас не пропустил ни одного слова.
— Отлично! — радовался Спирос. — Наша молодежь в авангарде.
Бабушка и Янна уже начали набирать текст. И пока Космас набело переписывал сводку, Спирос набросал статью. Он писал очень быстро, время от времени приостанавливался, грыз карандаш, потом снова склонялся над бумагой.
В тот же вечер они собрали пресс. Когда он был готов, Спирос хлопнул Космаса по плечу.
— Ну, а теперь с богом! Возьмись-ка за эту ручку и дерни ее книзу.
Ручка была тяжелая, и Космасу стоило большого труда опустить ее. Схватившись обеими руками, он напряг все свои силы. Тогда ручка поддалась и стремительно пошла вниз, валик ударил по станку, и Космас свалился прямо на машину.
— Мужайся! — сказал Спирос. — Каждый вечер тебе придется тысячи раз поднимать и опускать ее. Выдержишь?
— Выдержу!
— Я так и думал. Но ты еще не представляешь себе, до чего это трудно. Требуется неослабное внимание. Внимание и умение. Нужно научиться работать, и тогда машина будет тебя слушаться.
Он одной рукой взялся за рукоятку и, слегка нажав, толкнул ее вниз. Она плавно опустилась и поднялась сама. Машина заработала спокойно, ритмично. Валик прокатывался по станку, огибал его снизу, набирал краски и легко поднимался.
Пока заканчивали набор, Спирос вытащил доску с заголовком газеты. Эту доску он принес с собой. Заголовок «За свободу!» был написан большими буквами с чуть заметным наклоном, На самом верху маленькими буквами был вытиснен девиз: «Свобода — народу, смерть — фашизму!» В правом углу кулак с вытянутым пальцем.
— Нравится? — спросил Спирос.
— Очень!
— Тогда можешь меня поздравить. Все это сделал я. Впрочем, я ничего тут не изобрел. Буквы я скопировал с журналов. А эту руку…
Он засмеялся.
— Знаешь, Космас, чья это рука?
— Чья?
— Кафантариса{ [58] }. Я рылся в старых газетах и наткнулся на одну фотографию, где его сняли во время предвыборного собрания в Карпениси. Ну, я и срисовал его руку. Представляешь, что будет с Кафантарисом, если он узнает, что его руку использовал ЭАМ…
Первые десять дней Спирос почти не выходил из подвала. Нужно было то поймать сводку, то написать статью, то подготовить материал для газеты. Спирос учил Космаса правильно обращаться с прессом, править гранки, ловить передачи, верстать. Сам он был мастер на все руки. Радиоприемник, электрооборудование, типография — за что бы он ни брался, все у него спорилось. А закончив работу, Спирос сразу же садился за книгу.
58
Буржуазный
Книги были его страстью. Каждый день Янна приносила ему пачку книг. И в подвале один угол был уже целиком завален ими. Космас взялся было за Энгельса, за знаменитый «Анти-Дюринг», но вынужден был отложить его после первой же страницы: он ничего не понял. Спирос подбодрил его, сказал, что в чтении нужна система. И скоро Янна принесла маленькую брошюрку, в двадцать страниц, на гектографе — «Шесть простых уроков». Начиналась она с первобытного коммунизма. Космасу понадобилось несколько дней, чтобы, перешагнув через тысячелетия, оставить позади рабов и рабовладельцев, крепостных и феодалов, пролетариев и капиталистов и добраться до эпохи социализма. Космас закрыл брошюру. В следующей книжке было шестьдесят страниц. На первой странице Космас прочитал: «Призрак бродит по Европе…»
VII
После расстрела Тениса Янна замкнулась в себе. За несколько дней она очень похудела и побледнела. Ночью она вздрагивала от каждого шороха. Внезапные шаги на улице, стук в дверь, шум машин и даже грохот в радиоприемнике вызывали у нее болезненное беспокойство. Янна хорошо владела собой, но от внимательного взгляда Космаса она ничего утаить не могла.
Часы, когда Янна уходила из дома, тянулись долго и томительно. Космас ни на секунду не мог забыть о том, что Янна подвергается опасности, что ее в любую минуту могут схватить: ведь она разносила газеты и прокламации и доставляла им новые материалы. Он успокаивался только тогда, когда Янна возвращалась. В эти минуты он бывал по-настоящему счастлив. Он испытывал облегчение, подобное тому, какое испытывает ночной сторож, когда дежурство кончено и можно идти на покой. Космас прислушивался к шуму автобуса, остановившегося возле дома, ждал, когда раздадутся ее шаги во дворе, когда хлопнет дверь…
Они жили теперь под одной крышей, но их по-прежнему разделяла неодолимая преграда. Как в школьные времена. Они словно заключили неписаное соглашение: если в присутствии других еще перекидывались время от времени парою ничего не значащих фраз, то, оставаясь наедине, хранили молчание. Каждый старался найти себе дело даже в те минуты, когда никакого дела и не было. Но иногда глаза, не подчинявшиеся их воле, все же встречались и тут же разлучались.
Как-то в воскресенье, после обеда, Космас и Янна вышли из дому вместе. Решились на это они не сами. Бабушка Агнула не переставала ворчать: «Столько времени здесь живем, а соседи ни разу не видели, чтобы вы сходили куда-нибудь вдвоем».
Они сели в автобус, но за две остановки до центра Янна сошла. Она сказала, что пойдет к своим знакомым. Для того чтобы возвратиться вместе, они условились встретиться на остановке. И так каждое воскресенье.
Время шло. Ночи с изнурительным и бешеным ритмом работы пролетали незаметно, ничем не заполненные дни тянулись долго и монотонно.
Одно за другим приходили и уходили воскресенья. Начиналась новая неделя, и Космас каждый раз с нетерпением ждал ее конца. Он втайне лелеял надежду, что когда-нибудь ему повезет. Но все воскресенья были похожи одно на другое, и, разочарованно слоняясь по улицам, Космас чувствовал, что снова теряет Янну. Она все больше отдалялась, и он ждал, что вот-вот придет день, когда он опять надолго потеряет ее. За все это время она подошла к нему лишь два раза, и эти два мгновения сделали его счастливым.