Ночи Истории
Шрифт:
«Я рада, — писала Мария-Антуанетта, — наконец-то узнать, что Вы не виноваты. Я не могу пока даровать Вам аудиенцию, которой Вы желаете, но как только обстоятельства позволят, я дам Вам знать. Надеюсь на Вашу скромность.»
По совету графини Валуа, его преосвященство послал ответ с выражениями глубокой благодарности и радости.
С этих пор началась регулярная переписка между королевой и кардиналом, продолжавшаяся на протяжении трех месяцев и становившаяся все более интимной и сердечной. Его просьбы получить аудиенцию становились с каждым письмом все настойчивее, и наконец королева объявила, что, побуждаемая уважением и расположением к нему, так долго находившемуся в немилости, сама желает встречи с ним. Но все должно остаться в тайне. Публичная аудиенция пока преждевременна: у него много врагов при дворе, которые, узнав об этом заранее, могут все погубить своими интригами.
Получить такое письмо от прекрасной женщины, да еще королевы, чья недоступность увеличивала тысячекратно ее привлекательность в его воображении, — это неизбежно должно было вскружить кардиналу голову. Тайная переписка, завершающаяся тайной встречей, казалось, сблизила их, что было невозможно при иных обстоятельствах.
В ткань его эмоций, основу которой составляло честолюбие, вплеталось теперь и другое, романтическое, хотя и полное почтения, чувство.
Легко себе представить, с каким настроением принц-кардинал направлялся этой ясной благоуханной летней ночью к роще Венеры. Он шел заложить фундамент величественного здания своих честолюбивых устремлений. Для него это была главная ночь жизни.
— Ночь сокровищ, — произнес он, глядя на усыпанное бриллиантами звезд небо. Увы, эта его фраза оказалась пророческой.
Пройдя аллею, обсаженную самшитом и вязами, он вышел на открытую лужайку, в центре которой деревья, посаженные по кругу, образовывали небольшую рощу. Там собирались установить, но так никогда и не установили, статую Венеры. Но хотя там и не было холодного мраморного изваяния богини, зато стояла живая, мерцающая в темноте фигура королевы, которая ждала его.
Роган остановился. Он почти не дышал. Лишь сердце его колотилось. А уже через минуту он почти бежал. Войдя в рощу, он сбросил свою широкополую шляпу, встал перед королевой на колени, целуя кайму ее белого батистового платья. Что-то (а это была роза, брошенная ею) слегка задело его щеку. Почтительно, как символ ее расположения, поднял он цветок и посмотрел в ее гордое, прелестное лицо, которое, хотя и неясно различимое, он, несомненно, узнал. Взгляд его выражал благодарность и преданность. Он заметил, что она дрожит, и услышал волнение в ее голосе, когда она обратилась к нему:
— Вы можете надеяться, что прошлое будет прощено.
Прежде чем он успел до конца насладиться смыслом этих сладостных слов, послышались быстрые шаги, нарушившие их уединение. Человек, в котором кардинал как будто узнал камердинера королевы, Декло, раздвинув завесу листвы, заглянул в рощу.
— Скорее, мадам! — воскликнул он возбужденно. — Приближаются графиня ля Комтесс и мадемуазель Д'Артуа!
Королева быстро скрылась, а кардинал тихо отошел в сторону.
Но, когда на другое утро графиня Валуа принесла ему на листочке с голубой каемкой записку, в которой королева советовала ему терпеливо ждать часа, благоприятного для публичной демонстрации королевского благоволения, он смиренно и с легким сердцем принял этот совет. Его согревали воспоминания о ее голосе и брошенной ему розе. Вскоре пришла еще одна записка, в которой Мария-Антуанетта рекомендовала ему удалиться в его страсбургскую епархию и находиться там до тех пор, пока она не решит, что подходящий момент для восстановления его в прежнем положении наступил.
Покорно исполнил он и эту рекомендацию.
В декабре того же года у графини Валуа появился новый соискатель ее протекции, и тогда же она впервые увидела знаменитое бриллиантовое ожерелье.
Оно было сработано ювелирами королевского двора с Вандомской улицы, Бомером и Бассенжем, и предназначено для графини дю Барри. Над подбором бриллиантов к ожерелью Бомер трудился пять лет, разъезжая для этого по всей Европе. Результат оправдал все его усилия — ожерелье состояло из крупных, великолепных бриллиантов, подобного сочетания просто не существовало больше в мире, да и не могло существовать.
К несчастью, Бомер слишком долго трудился над ожерельем. Людовик XV скоропостижно скончался, и ожерелье стоимостью в два миллиона ливров так и осталось в фирме.
Теперь все надежды связывались с широко известной экстравагантностью Марии-Антуанетты. Однако цена отпугнула ее, а Людовик XVI ответил назойливому ювелиру, что страна гораздо больше нуждается в военном корабле, чем в ожерелье.
Бомер предлагал ожерелье многим дворам Европы, но безуспешно. Дела фирмы расстроились, она влезла в большие долги, и отчаяние Бомера дошло до предела. Еще раз предложил он ожерелье королю, заявляя, что готов пойти на уступки и согласен на рассрочку платежей, но опять получил отказ.
Бомер так надоел всем со своим ожерельем, что стал своего рода анекдотической фигурой. Однажды он настолько забылся, что нарушил прогулку королевы в садах Трианона. Бросившись перед ней на колени, он сквозь слезы заговорил о своем отчаянии, заявив, что если она не купит ожерелье, то он утопится. На его слезы она ответила лишь насмешкой.
— Встаньте, Бомер! — обратилась она к нему. — Я не люблю таких сцен. Я отказалась купить ожерелье и не хочу больше слышать о нем. Вместо того чтобы топиться, сломайте ожерелье и продайте каждый бриллиант по отдельности.
Он не сделал ни того, ни другого, но продолжал всем жаловаться. Однажды его жалобы услышал некто Ляпорт, всегда стесненный в деньгах друг дома графини Валуа.
Бомер сказал ему, что он заплатил бы тысячу луидоров тому, кто найдет покупателя на ожерелье. Этого было достаточно, чтобы нуждающийся Лапорт засуетился. Он рассказал о предложении графине, и оно сразу заинтересовало ее. Затем он рассказал Бомеру о том влиянии, которое она имеет на королеву, и убедил ювелира прийти к ней с ожерельем.
Зачарованная блеском камней, графиня тем не менее заявила, что слухи о ее влиянии на королеву преувеличены. Однако ее интонация при этих словах была шутливой, рассчитанной на то, чтобы убедить Бомера в обратном. И, как бы поддавшись на его настойчивые просьбы, она обещала все-таки подумать, как ему помочь.
3 января кардинал вернулся из Страсбурга. Переписка его с королевой через графиню Валуа все это время продолжалась, и вот наконец предоставилась возможность доказать свою готовность послужить ее величеству, оказав королеве услугу, которая могла бы связать ее определенными обязательствами перед ним.
Графиня принесла ему письмо от Марии-Антуанетты, в котором королева выражала желание приобрести ожерелье, добавляя при этом, что, будучи в настоящее время стесненной в средствах, она хотела бы договориться о скидке и рассрочке платежа на три месяца. Для этого ей нужен посредник, который сам по себе был бы достаточной гарантией для Бомера. Она просила его преосвященство оказать ей эту услугу.
Кардинал, со времени встречи в роще Венеры ждавший возможности доказать свою преданность, с воодушевлением взялся за исполнение королевской просьбы.