Ночи Истории
Шрифт:
24 января графиня подъехала к ювелирному магазину на Вандомской улице. Ее черные глаза блестели от радости, тонкое красивое лицо сияло, и от этого казалось еще прекраснее.
— Мсье, — приветствовала она взволнованных компаньонов, — мне кажется, я могу обещать вам, что ожерелье очень скоро будет продано.
У ювелиров перехватило дыхание от волнения.
— Покупку, — продолжала графиня, — сделает очень знатный вельможа.
Бассенж бросился пылко благодарить ее. Но Жанна де ля Мотт оборвала его:
— Этот вельможа — сам принц-кардинал Луи де Роган. Именно с ним вы будете вести дела, и я советую вам, — добавила она доверительно, — быть предусмотрительными, особенно при обсуждении условий покупки, которые вам будут предлагаться. Я думаю, это все, мсье. Вы, конечно, должны помнить, что все это меня не касается, и я не хотела бы упоминания моего имени в связи с этим.
— Конечно, мадам, — пролепетал Бомер, который, даже несмотря на холодный день, вспотел. — Не беспокойтесь. Мы все понимаем и чрезвычайно благодарны. Если, — его руки нервно перебирали что-то в ларце, — если бы вы соблаговолили, мадам принять эту безделушку в знак нашей благодарности, мы…
Она прервала его тоном, в котором сквозило высокомерие:
— Вы, по-видимому, не поняли, Бомер, что я не имею к этому никакого отношения. Я не сделала для этого ничего, — настойчиво повторила она. И затем, расплывшись в улыбке, добавила: — Моим единственным желанием было помочь вам.
И она сразу же уехала, оставив их под впечатлением этого визита, но более всего — отказа принять драгоценный камень.
На другой день к ювелирному магазину подкатил тот знатный вельможа, о котором она говорила, то есть сам кардинал, чтобы по поручению королевы взглянуть на ожерелье и договориться об условиях продажи. К концу недели сделка была заключена. Цена была определена в миллион шестьсот тысяч ливров, которые королева должна была выплатить частями в течение двух лет, причем первый платеж приходился на 1 августа следующего года.
Эти условия кардинал изложил в записке, врученной им мадам де ля Мотт, чтобы они могли быть скреплены подписью королевы.
На другой день графиня вернула ему письмо.
— Королева довольна и благодарна, — заявила она, — и одобряет ваши действия. Но она не желает ничего подписывать.
Однако кардинал проявил настойчивость. Процедура сделки требовала этого, и он положительно отказывался заниматься делом дальше без подписи королевы.
В последний день месяца графиня принесла этот документ снова, на этот раз оформленный так, как требовал кардинал: под ним стояла теперь подпись «Мария-Антуанетта Французская» и пометка «Одобрено», также начертанная рукой королевы.
— Королева, — сообщила ему мадам де ля Мотт, — совершила эту покупку тайно от короля, и она очень просит, чтобы эта бумага не покидала рук вашего преосвященства. Поэтому не позволяйте никому видеть ее.
Роган дал требуемое обещание, но, считая, что к Бомерам оно не относится, показал им записку и подпись королевы, когда на другой день они приехали к нему с ожерельем.
К вечеру, когда уже смеркалось, карета с зашторенными окнами подъехала ко входу в дом мадам де ля Мотт на площади Дофина в Версале. Из нее вышел и поднялся по лестнице Роган со шкатулкой в руках.
Мадам ждала его в обшитой белыми панелями, тускло освещенной комнате с отгороженным стеклянными дверьми альковом.
— Вы принесли ожерелье?
— Оно здесь, — ответил он, постукивая по шкатулке затянутой в перчатку ладонью.
— Ее величество ждет его сегодня вечером. Ее посланец должен вот-вот быть здесь. Королева будет довольна вашим преосвященством.
— Это все, чего я могу желать, — ответил он сдержанно и сел в ответ на ее приглашение, держа драгоценную шкатулку на коленях.
Несколько минут ожидания они провели за пустячной беседой. Наконец на лестнице послышались шаги.
— Скорее! В альков! — воскликнула Жанна. — Посланец королевы не должен вас видеть.
Роган послушно скрылся в алькове, сквозь стеклянные двери которого он мог видеть происходящее.
Служанка графини открыла дверь и доложила:
— Гонец от королевы.
Высокий стройный юноша в черном, сопровождавший королеву в «ночь сокровищ» в роще Венеры, быстро вошел в комнату, учтиво поклонился мадам де ля Мотт и подал ей записку.
Она сломала печать и попросила посланца на минуту удалиться. Когда он вышел, она обернулась к кардиналу, стоявшему у входа в альков.
— Это Декло, слуга ее величества, — сказала она, протянув ему записку, в которой предписывалось передать ожерелье курьеру.
Посланец был снова приглашен в комнату, чтобы получить шкатулку из рук мадам де ля Мотт. Через пять минут кардинал уже сидел в карете, возвращаясь в приподнятом настроении в Париж и размышляя о благодарности и доверии, которые испытывает к нему королева.
Спустя два дня, встретив в Версале Бомера, кардинал посоветовал ему выразить королеве благодарность за покупку ожерелья.
Бомер тщетно пытался это сделать. Подходящий случай не представлялся. Напрасно пытался он также узнать, надевала ли королева ожерелье. Но его это, как видно, не особенно беспокоило. К тому же мадам де ля Мотт вполне правдоподобно объяснила Ляпорту сдержанность королевы, сказав, что ее величество не хочет надевать ожерелье до тот, пока полностью за него не расплатится.
Такое же объяснение она дала кардиналу, когда он после трехмесячного пребывания в Страсбурге вернулся в июле в Париж. Жанна не упустила возможности сказать ему, что есть еще одна причина, по которой королева не может считать ожерелье своей собственностью, — непомерно высокая цена.
— По-видимому, она вынуждена будет вернуть его, если Бомер не пойдет на уступки, — сказала она.
Если его преосвященство и был несколько встревожен услышанным, то почти сразу же погасил в себе возникшее беспокойство. Он согласился переговорить об этом с ювелирами и 10 июля, за три недели до срока первого платежа, навестил их, чтобы сообщить пожелание королевы.