Ночи Истории
Шрифт:
— Вас надули, Бомер, — сказала сразу же первая фрейлина королевы. — Ее величество никогда не получала ожерелья.
Но убедить в этом Бомера ей не удалось. Доведенный до ярости, он вернулся к Бассенжу.
Бассенж, хоть и был сильно встревожен, однако сохранил спокойствие. Кардинал, настаивал он, был их поручителем. Невозможно сомневаться, что он будет стараться, чего бы ему это ни стоило, выполнить свои обязательства, дабы избежать скандала.
Так оно, конечно, и было бы, если бы не этот поспешный визит Бомера в Версаль.
Вскоре ювелир был вызван в Версаль по поводу изготовления пряжек.
Королева приняла ювелира наедине, и сразу же стало ясно, что пряжки были предлогом для разговора. Она потребовала, чтобы он объяснил смысл того, что сказал мадам де Кампен.
Бомер не мог избавиться от ощущения, что с ним, по-видимому, шутят. Разве он не написал и не передал лично королеве письмо, в котором благодарил ее за покупку ожерелья, и разве это письмо не осталось без ответа, в котором подразумевалось, что ожерелье находится в ее руках? Безумно раздраженный, он говорил не так, как подобает разговаривать с королевой.
— Смысл, мадам? Смысл заключается в том, что я требую оплаты моего ожерелья, терпение моих кредиторов иссякло. Если вы не прикажете заплатить, я разорен!
Взгляд Марии-Антуанетты, обращенный на него, был холоден, высокомерен и гневен.
— Вы осмеливаетесь предполагать, что ваше ожерелье у меня?
Бомер был бледен как снег, руки его дрожали.
— Ваше величество отрицает это?
— Вы позволяете себе неслыханную дерзость! — воскликнула она. — Вы должны отвечать на вопросы, а не задавать их. Ответьте же мне!
Но отчаявшегося человека не так-то легко запугать.
— Нет, мадам, я утверждаю это! Графиня Валуа, которая…
— Какая графиня Валуа?
Страшная догадка, словно меч, поразила Бомера при этом неожиданном вопросе, заданном в такой категоричной форме. Несколько мгновений он молча изумленно смотрел на негодующую королеву, потом овладел собой и постарался во всех подробностях рассказать об обстоятельствах, при которых он расстался с ожерельем: он описал визит мадам де ля Мотт, посредничество кардинала де Рогана, принесшего подписанный ее величеством документ с одобрением условий покупки; вручение ожерелья его преосвященству для передачи королеве.
Мария-Антуанетта слушала его рассказ со все возрастающим волнением. Ее обычно бледные щеки сейчас пылали от гнева.
— Подготовьте и пришлите мне записку обо всем, что вы мне сейчас рассказали, — велела она. — А теперь можете идти.
Эта встреча происходила 9 августа. 15 августа в Версале был устроен торжественный прием, на который прибыло много знати. В десять часов должны были служить мессу в королевской часовне, которую, по заведенному обычаю, отправлял главный альмонер Франции кардинал Роган.
Однако на этот раз в десять часов в кабинете короля была проведена встреча, на которой присутствовали кроме короля и королевы барон де Бретель и хранитель печати Миромесниль. Они, как сами полагали, встретились, чтобы решить, как вести дело о бриллиантовом ожерелье. На самом деле эти марионетки в руках судьбы способствовали решению участи французской монархии.
Король — толстый, грузный и флегматичный — сидел в позолоченном кресле за инкрустированным золоченой бронзой столом. Его бычьи глаза выражали тревогу. Над крупным носом залегли две глубокие морщины. Рядом и чуть позади стояла королева, бледная и надменная, а лицом к ним стоял мсье де Бретель, громко читающий написанные Бомером показания.
После прочтения на миг воцарилась полная тишина. Раздался почти жалобный голос короля:
— Что же нам делать? Что нам делать?
Королева ответила резко и зло:
— Когда римский пурпур и титул принца всего лишь маски, скрывающие мошенника, остается только одно. Мошенник должен быть разоблачен и наказан.
— Но, — пробормотал король, — мы еще не выслушали кардинала.
— Не думаете ли вы, что ювелир осмелился бы лгать в таких обстоятельствах?
— Но примите во внимание, мадам, положение кардинала и положение его семьи, — вмешался благоразумный Миромесниль. — Примите во внимание сенсацию, скандал, который непременно возникнет, как только все станет широко известно.
Однако послушная дочь Марии-Терезы, испытывающая к Рогану ненависть и непреодолимое отвращение, не захотела прислушаться к этим разумным доводам.
— Что значат для нас скандалы? — заявила она.
Король взглянул на Бретеля.
— А вы, барон? Что вы думаете?
Де Бретель, смертельный враг Рогана, пожал плечами и постучал пальцем по документу.
— Перед лицом этого, сир, мне кажется, единственно правильным решением будет арест кардинала.
— Вы верите, что… — начал было король и умолк, не закончив фразы.
Но Бретель понял.
— Я знаю, что кардинал может быть стеснен в средствах, — сказал он. — Он всегда сорил деньгами направо и налево, а теперь еще эти долги его племянника, принца де Гаймени.
— И вы можете поверить, — воскликнул король, — что принц дома Роган, даже если он и нуждался в деньгах, мог… О нет, такое невозможно себе представить!
— Разве он не украл мое имя? — оборвала его королева. — Разве это не доказывает, что он обычный тупой мошенник?
— Но мы еще не выслушали его, — робко напомнил король.
— Возможно, его преосвященство сумеет что-то объяснить, — отважился ввернуть Миромесниль. — Будет весьма благоразумно дать ему такую возможность.
Король в знак согласия кивнул своей породистой головой в напудренном парике.
— Пойдите и разыщите его. Немедленно приведите его! — обратился он к Бретелю. Последний поклонился и вышел.
Вернувшись вскоре, он придержал дверь, давая пройти статному кардиналу, вряд ли сознающему, что ему предстоит, безмятежному и умиротворенному, облаченному в багряную шелковую сутану. Кардинал быстрым шагом подошел к королю. В первый раз с той романтической ночи в роще Венеры, после которой прошел уже целый год, очутился он лицом к лицу с королевой.