Ночной мотоциклист (сборник)
Шрифт:
— Хотите сказать, что он пробрался под водой к пирсу?
— Именно так! — Шиковец утвердительно воткнул тонкий длинный палец в стол. — Этот вариант не был предусмотрен. Вы говорите, убийцы среди команды «Онеги» не может быть?
— Нет.
— Но и посторонний никак не мог подойти к «Ладоге». Это тоже доказано. Возникает вакуум… Преступник пришел ниоткуда? Но теперь все разъясняется. Рассказ о стравленном давлении еще раз подтверждает наши предположения. Юрский и раньше приплывал к пирсу, а Маврухин помогал ему заряжать акваланг от ресивера. Это вполне возможно. Мы консультировались
— Нужен фильтр, в ресивере грязный воздух, — пробормотал я. — И нужно еще подогнать зарядный штуцер.
— В судоремонтных мастерских работает дружок покойного Маврухина, токарь. Наши разговаривали с ним, и он сообщил, что три дня назад Маврухин заказал ему выточить одну штуковину… В общем что–то вроде «двойничка» — один штуцер присоединяется к трубопроводу, другой к фильтру. А фильтр мы нашли на том берегу, где в брошенном катере скрывался Юрский… Теперь Юрского там нет. Бежал!
— Однако вы многое успели!
Признаться, я был немного ошеломлен. Не ожидал от этого педантичного сухаря такой прыти. Загадка–то была с семью замками. Но Шиковец подобрал почти все ключики.
— Как же тогда объяснить пожар на пирсе?
— Думаю, икона уже была у Маврухина. Он решил отвязаться от сообщника. В последний раз зарядил акваланг и сделал так, что судно ушло от второго причала.
Я помолчал, глядя в стол, и честно признался:
— Еще одно не могу понять… Неужели этот Юрский мог решиться на убийство из–за какой–то иконы?
— Законный вопрос, — сказал Шиковец. — Сам недоумевал. Запрашивал Ленинград. Иконы–то разные бывают, вот какая штука. «Наша» называется, кажется, «Благовещение». Да, «Благовещение»… У меня мать была верующая, — неожиданно добавил он. За все время нашего знакомства это была его первая фраза о себе. — Кое в чем разбираюсь. «Благовещение» — это, знаешь ли, когда архангел Гавриил является к деве Марии возвестить о непорочном зачатии. Ну… Пушкина помнишь?
Он хмыкнул и даже чуть улыбнулся. Вместе с переходом на «ты» это выглядело действительно чудом, как и непорочное зачатие.
Но зародившаяся было улыбка соскользнула с лица капитана и исчезла. Так фокусники прячут яичко в рукав.
— Эта икона была только что отреставрирована. Написали ее еще при царе Горохе. Знатоки считают, что ее могут оценить там, — Шиковец указал пальцем за плечо, — не менее чем в четверть миллиона долларов.
— Сколько? — спросил я, привстав.
— Четверть миллиона.
Слово «миллион» всегда производит сильное впечатление, хотя реального смысла для нас не представляет. Тут, как в астрономии, нужно быть специалистом, чтобы докопаться до вещественного выражения величины. Но такие специалисты встречаются крайне редко. Я не имею в виду работников Министерства финансов. Это теоретики. Я же, как человек, получающий сто двадцать рублей, хотел бы посмотреть на практика.
— Четверть миллиона, — повторил я. — Да… это ставка.
— Юрский знал, что прихватить с собой! — сказал Шиковец. — Думаю, он действовал примерно так. Прежде всего ему нужно было познакомиться с кем–нибудь из загранки. Он идет в «Стадион», где околачивается всякая портовая шушера.
Как и в прошлый раз, Шиковец достал сигарету и с тоской и сомнением посмотрел на нее. Я щелкнул зажигалкой.
— Сегодня вы имеете полное право.
Нет ничего вкуснее, чем дым сигареты, честно заработанной тяжким трудом. Такой сигареты для меня не найдется во всей пачке.
Что ж, версия расставила все детали и соединила их прочной связью последовательности. Таким образом, четверо моих друзей с «Онеги» полностью реабилитированы!
— Ну, а Копосев ни при чем? — спросил я.
— Он действительно был связан с Маврухиным. Даже провожал его в тот вечер. Но в десять сорок пять он уже был в «Стадионе». Это алиби.
— Что же теперь делать мне?
— Думаю, рано раскрываться, — сказал Шиковец. — Оставайся на «Онеге». Может, Юрский объявится в порту.
— Но «Онега» уходит в рейс через три дня!
— Ну и что же?
Я промолчал. Все было ясно. Юрского возьмут к тому времени, когда я вернусь из рейса.
— Проветрись! У тебя, кстати, за прошлый год отпуск не использован. Отдохнешь.
Надо отдать должное — Шиковец не старался хитрить. Я хорошо понял все, что он хотел сказать. Мол, приехал ты с блестящими рекомендациями от своего начальства, но ведь не известно, как ты их заслужил. Пока особого прока от тебя не видать. Вот сначала помаринуем, посмотрим, что за гусь, а потом — милости просим!
Что ж, это по–своему справедливо… Катись, Чернов. Вкуси блаженство отдыха. Но я знал, что не смогу вкусить. Большущая ложка дегтя была примешена к той бочке радости, в которую мне предстояло окунуться. Я уже не мог оторваться от «дела Маврухина — Юрского». Прирос к нему. Так всегда бывает. Пока расследование не окончено, не можешь наслаждаться жизнью, как все.
И потом меня не оставляло ощущение, что, несмотря на всю серьезность и обоснованность версии, где–то допущена ошибка.
— Что задумался? — спросил Шиковец, поглядывая на часы.
Передо мной лежала фотография человека лет восемнадцати по фамилии Юрский. Этот парень, вчера еще подросток, совершил убийство… Причем из корыстных побуждений — отягчающее обстоятельство!
С фотографии смотрели на меня живые, дерзкие, мечтательные глаза.
— Я–то думал, что он дурачок, — сказал я. — Насмотрелся киношек, потолкался на улице и решит затеять невиданное путешествие к Азорским островам…