Ночной мотоциклист (сборник)
Шрифт:
Ленчик посмотрел на стенку, где висел написанный рукой Валеры плакат: «Без тяжелого балласта, даваемого трудом, корабль жизни становится игрушкой любого ветра». Так Валера с помощью афоризмов воспитывал своего приятеля.
— Ладно.
Он собрал свой «бонстром» и взял его под мышку.
— На предохранителе? — спросил я.
— Вроде. Понимаешь, никак не освою эту штуку.
Так мы вышли на палубу. Впереди меня ожидала встреча с острозубым зверьем, позади колыхался черный гарпун. Безусловно, это был первый в истории случай, когда на крыс выходили с подводным ружьем. Комолов говорил
Мы спустились в маленькую дюралевую лодку. Ленчик греб не спеша. Чем ближе мы подплывали к острову, тем медленнее опускались весла. Стало совсем темно; на одном берегу затона, где стояла «Онега», горели судовые огни, другой берег, занятый под «корабельное кладбище», был темен.
Звуки порта — стук дальнего копра, пыхтение парового буксира, лязг на погрузочной площадке постепенно слабели. Наконец Ленчик последний раз проскрипел уключинами. Волны хлюпали о дюралевый борт.
Остров виднелся смутным чернильным пятном, постепенно проявлялись округлые силуэты верб. Галька процарапала по дну, и ощущение качки исчезло. Пахло гнилью и тиной.
— Ты посиди, — сказал я Ленчику.
— Да нет уж!
Было нечто фантастическое в этом неожиданном приключении. Вдали переливался огнями порт, на кораблях и причалах еще не утихла суета, мы же стояли перед таинственным островом как первооткрыватели.
Я ступил на влажный, мягкий песок и вынул из кармана фонарик. Ленчик дышал мне в ухо.
— Важно, здесь ли королева, — сказал он. Мы сделали несколько шагов в темноте, окруженные собственными страхами.
Что–то зашуршало в сухой траве, пискнуло, и темная масса земли словно бы шелохнулась. Я машинально включил фонарик, и неясные страхи сразу приняли реальные очертания. Серые хищные зверьки, волоча хвосты, бросились из–под наших ног в траву.
Ленчик вцепился пальцами в мое плечо.
— Пошли обратно. На остров мы уже ступили.
— Они же убегают!
Наверно, я казался моему приятелю невероятно храбрым человеком Но разница в нашем поведении объяснялась просто; мне нужно было на остров, а Ленчику нет.
Мы пошли дальше, через песчаный бугорок, усеянный ржавыми консервными банками, занесенными сюда водой. Крысы суетились вокруг, то и дело выбегали из травы, злобные алые глазки сверкали в луче фонарика. В их поведении чувствовалась какая–то осмысленность, которая свойственна животным, ведущим стайный образ жизни.
Было ясно, что даже самый хладнокровный преступник, который выдержал бы на этом острове хоть одну ночь, предпочел бы добровольно отправиться в милицию, чем остаться на вторую ночевку. Никакого Юрского я уже не ожидал здесь встретить, но все–таки пересек весь остров. Несколько крыс бросились в воду и поплыли, руля хвостами.
— Ну, видишь, — сказал я Ленчику. — Они боятся
— Ага,
— Тогда, пожалуйста, разряди свой «бонстром».
Мы постояли немного. Песок был испещрен лишь крохотными отпечатками крысиных лап. Но ни одного человеческого следа. Легенда окружала этот островок невидимой стеной.
Километрах в полутора от нас возвышался элеватор с предупредительным красным огнем на крыше. Только сейчас я понял, почему островок превратился в крысиное царство.
Время выработало в поколениях крыс могучие инстинкты, привязавшие их к этому кусочку земли… Итак, результатом нашего путешествия стал научный вывод…
Лодчонка скользила в нескольких метрах от корабельного кладбища. Ржавые корпуса были огромны, как туши китов. Здесь царила тишина, и только где–то среди металлического храма раздавался равномерный скрипучий звук.
— Тут одни развалины были, — сказал Ленчик. — Немцы рассчитывали, что порт невозможно будет восстановить. Смотри–ка, теперь осталось только наш затон переделать.
Я посмотрел на огни океанских судов, стоявших на рейде. Казалось, там светится окнами целый город. А вот он не видел разрушенного порта, этот Юрский… А что он вообще видел?
Через несколько минут я уже лежал на своей койке, но мысли о Юрском не оставляли меня.
Как искать человека, по существу, ничего не зная о нем? Мы строим модель, исходя из двух преступлений — кражи иконы и убийства. Первое, несомненно, совершил Юрский, а второе… Между этими преступлениями огромная психологическая дистанция.
Кто он, разыскиваемый нами человек? Каковы его привычки, наклонности, взгляды… Не получив ответа на эти вопросы, и Шиковец со всеми его практическими навыками оперативной работы не сумеет правильно вести поиски. Он слишком прямолинеен, Шиковец. И не очень–то великодушен по отношению ко мне.
И все же, что бы ни разделяло нас, мы вместе составляем рабочий организм. Я, со своими привычками к теоретизированию по каждому поводу, и он, лаконичный, суровый практик. Нам надо искать общий язык. Надо!
Долго не мог заснуть… Становлюсь старше, думал я. Бессонницы не бывает у молодых Но с годами чувствуешь, что круг ответственности расширяется, и это мешает видеть радужные сны.
Мне двадцать шесть. Каково же будет в пятьдесят, шестьдесят лет? Об этом мог бы рассказать Комолов, но он далеко. Как всегда, мне не хватает его несуетного, спокойного участия, которое называется умением слушать. Людей, умеющих слушать, не так–то уж много. Научиться этому нельзя. Это не искусство, а склад души.
Шиковцу не свойствен этот дар. Но нельзя требовать от людей того, чего у них нет. Надо видеть и ценить то, что есть. И искать общий язык… Убеждать, настаивать, доказывать,
До отплытия оставалось всего лишь два с половиной дня.
8
Ранним утром я позвонил в управление. Над заливом еще стоял туман Где–то звонил судовой колокол. Это был предрабочий час, но Шиковец приходил на службу раньше других.
Я говорил пять минут без перерыва. Рассказал о поездке на остров, обо всех своих сомнениях и о том, что мы прежде всего должны выяснить: кто же он такой, этот Юрский. Присланные фотокарточки и словесный портрет, составленный по признакам, которые еще во время оно разработал знаменитый криминалист Бертильон, нам ничего не дают. Мы должны знать не только внешность этого человека, раз подозреваем его в тягчайшем из всех преступлений — убийстве…