Ночной огонь

Лондон Кейт

Люк боролся с воспоминаниями, которые он старался вычеркнуть из памяти, и с болью, изнуряющей разум. Он не хотел воскрешать ужасы былого, не желал позволить этой маленькой решительной женщине вернуть его в прошлое.

Он нахмурился, вдруг подумав, кто из них хищник, а кто добыча.

— Ты как мышка, разыскивающая спрятанный кусочек сыра, не так ли? — спросил он

мрачно. Люк проклинал вторжение в мирно почившее прошлое. — Ты развеешь мою боль прежде, чем сама успеешь получить наслаждение.

Ариэль

приподнялась на локте, глядя на него сверху.

— Люк, во время болезни я часами сидела у твоей постели. Я знаю все…

— Да? — резко спросил он, сжимая в кулаках пряди ее волос. Жестокие эмоции едва не выплеснулись наружу. — Ты знаешь?

Как могла она знать боль при виде могилы матери, ее тела, растерзанного койотами? При виде… мертвых, измученных сестер, когда он расстался с живыми и счастливыми?

Как могла она понять вину, которая давила при каждом шаге и вздохе?

— Я знаю, что ты гордый человек. Что французская и испанская кровь течет в твоих венах, что честь семейного имени превыше всего. Я знаю, что ты глубоко любил жену и семью, что оплакиваешь их.

Люк был рассержен на этот нежный голос, витающий над ним. Его чувства были резкими, неистовыми.

— Ты позволишь мне взять твое мягкое тело, ангел? Ты унесешь эту боль, которая, ты думаешь, управляет мной? — потребовал он жестоко. — Знаешь ли ты, насколько безумно я хочу тебя? Быть внутри тебя?

…Только на время он хотел забыть… Ощущение себя в ней, жар ее тела уничтожит боль…

Ариэль побледнела. Луна осветила их.

— Это невозможно.

Немногие женщины отказывали, когда он просил. Мысль, что Ариэль проникла в его мозг, забрала во время болезни частицу души, а теперь сопротивляется наслаждению, которое они могли бы разделить, взбесила Люка. Но ему не нравилось злиться на женщину, не нравились грубые эмоции, которые он обычно легко сдерживал.

— Невозможно? Почему? Смущенная, она посмотрела в сторону.

— Я… Ты знаешь, я девственница в тридцать один год. Мое сердце принадлежит другому, Люк… И кроме того… ты слишком… слишком эмоциональный… очень горячий и ненасытный.

Чувства Люка смягчились, нежность вошла в его сердце. Что бы ни происходило раньше между Ариэль и Тадеусом, он не возбуждал ее. И не слышал страстных стеков, вырывавшихся из груди.

Она откашлялась, окутанная лунным светом и свежим ветром прерии. Ее волосы разметались по плечам, забились под платье, которое он расстегнул.

— И еще… ты немножко пугаешь меня. То относишься как распутник к уличной девке, то становишься нежным и веселым… А потом эта фривольная привычка целоваться.

Когда Ариэль вздохнула, ее грудь ткнулась в его плечо. Люк замер, смакуя ощущения мягкой тяжести и тонкого,

интимного женского аромата. Дикое желание охватило его, потом внезапно успокоилось. По какой-то неведомой причине. Эта малышка очаровывала Люка, заставляя забыть о неистовом желании. Это высказывание удивило.

— Целоваться?

— Господи, за всю жизнь меня столько не обнимали и не целовали. Я в постоянном смущении. Это совсем на меня не похоже. Все дело во времени… не более чем во времени, считаешь ты. — Она нахмурилась, глядя на него. — Это семейная традиция целоваться и обниматься? Или только твоя привычка, вызванная какой-то темной внутренней силой? Мне нужно проанализировать причину такого разнообразия и количества поцелуев.

Люк осторожно приблизился, пробуя ее губы нежными, легкими поцелуями, на которые она отзывчиво реагировала.

— Видишь? — задыхаясь, спросила Ариэль. — Это как раз то, что я имею в виду. Поцелуи останавливают работу мысли. Странно…

Люк замер, завороженный экспериментами Ариэль. Новые, горячие, жгучие, кроткие поцелуи…

— Думаю… — нервно прошептала Ариэль, — теперь я бы хотела вернуться в лагерь.

11

На следующий вечер переселенцы разбили лагерь на горной гряде между двумя реками.

После долгих часов мучений у Салли в полночь родился ребенок. Свирепый ветер сотрясал палатку, когда новорожденная девочка пыталась войти в эту неведомую для нее жизнь.

Почти час Анна вдувала воздух в ее крошечный ротик, заставляя малышку дышать. Салли смотрела, молясь, прося за жизнь дочки. Она прижала руки к губам и тихо завыла, когда Анна покачала головой и протянула ей мертвого ребенка, завернутого в маленькое вышитое одеяльце.

Смерть малышки отозвалась в сердце каждой женщины. Мэри и Бидди, скользнув в палатки, прижали к себе спящих детей. Анна пыталась успокоить Салли, которая не позволяла унести мертвого младенца.

Остальные женщины, глотая слезы, разбрелись по своим палаткам на несколько бессонных часов перед утренним подъемом. Лидия остановила тяжелое кровотечение Салли и уговаривала ее выпить чаю или бульону.

Через некоторое время Лидия торопливо вышла к Глэнис и Ариэль и тихо сказала:

— Нужно что-то сделать и поскорее. Я видела взгляд Салли перед… Боюсь ни один из моих отваров не заставит Салли жить. Анна уговаривает, угрожает, умоляет, успокаивает как только может. Сейчас Салли совершенно одинока, и мне не нравятся ее глаза. Тусклые, далекие…

Ариэль глубоко задумалась, завернувшись в теплую шаль. Она не заметила, что Люк взял ее руку. Он на мгновение прильнул к ней, потом отпустил и вошел в палатку Салли.