Ночной пасьянс

Глазов Григорий Соломонович

Дом номер пять оказался строением из белого силикатного кирпича. Стоял он сразу за штакетником, за высокими кустами сирени, остатки ее несрезанных, уже усохших цветов пробивались сквозь зелень ржавыми гроздьями. Недокрашенные сосновые брусья и вагонка еще светились свежестью снятой стружки. Калитка из толстых плах оказалась запертой. Щерба топтался, заглядывал в окна.

– Вам кого, товарищ?

Щерба повернулся на голос. За невысоким заборчиком, разделявшим участок дома номер пять с соседним, стоял очень худой старый мужчина в белой с короткими рукавами майке, поверх

нее были натянуты узенькие подтяжки, поддерживавшие как бы пустые брюки, за пояс которых, казалось, можно втиснуть еще такого же человека. В руках он держал тяжелые садовые ножницы.

– Я к Ульяне Васильевне Бабич.

– А ее нет, - сказал мужчина, подойдя к самому заборчику.
– В больнице она.

– А что с ней?

– Этот самый... инсульт, - похлопал себя ладонью по крутой залысине.
– А вы откуда будете?

– Из прокуратуры, - ответил Щерба.
– Давно она в больнице?

– Давненько. Я сам "скорую" вызывал... Телефонов у нас тут два на всю улицу. У Ульяны Васильевны и у ветерана. А мне надо было в гарантийку звонить, телевизор увезли и с концами. Гарантийка называется!.. Вхожу к ней, зову. Молчит. Вхожу дальше. И вижу - лежит у кровати. Спрашиваю, что да как. Мне ведь одному ее не поднять, весу в ней под девяносто. А она в ответ только мычит.

Он был разговорчивый. Но это сейчас не мешало Щербе, не раздражало, наоборот, он вслушивался в, казалось бы, пустые подробности.

– К ней один юрист уже приезжал.

– Вот как?
– удивился Щерба.
– Давно?

– Недели две назад.

– Откуда вы знаете, что он юрист?

– Назвался... Он из этой... как ее... коллегии, что наследников ищет.

– Инюрколлегии?

– Да-да!.. Сергеем Ильичом зовут.

– Хорошая у вас память!
– весело похвалил Щерба.
– А родственники у Бабич есть?

– Какие родственники! По всем статьям одинокая... Есть, правда, племянник. Так он в области живет. Раз-другой в месяц приедет навестить.

– Как зовут его?

– Для меня Славка, я его еще пацаном знал.

– Учится, работает?

– Бумажками заведует, - засмеялся сосед.
– В архиве каком-то.

– Значит, Станислав или Вячеслав... а по отчеству как?

– Что мне его отчество! Ну, а вам уж если нужно, то Ярослав Федорович.

– Бабич?

– Нет, он Романец.

– Когда он был здесь?

– Пятнадцатого, в субботу.

– Хорошая у вас память!
– опять похвалил Щерба, но уже не без расчета.

– А что тут запоминать?! Слива у меня в этом году уродила богато. Наметил я в воскресенье свезти несколько ведер на рынок в область. Вот накануне, в субботу, и снимал ее, красавицу. А суббота и была пятнадцатым числом. Копошился я в саду, слышу калитка хлопнула, глянул - Славка приехал. Поздоровались, поговорили.

– Простите, я даже не спросил, как вас величать?
– располагающе улыбнулся Щерба.

– Зовут меня Марьян Зенонович Верещак, - он выжидательно посмотрел в глаза Щербе, надеясь рассказать что-то еще.

Щерба знал такую категорию людей. Он не осуждал их за разговорчивость, это была

не праздная болтливость, а может быть простая тяга к незнакомому человеку, желание как-то самовыразиться, что-то доказать, в какой-то мере психология провинциала, уловившего, что человек, прибывший "из области", заинтересован в нем.

Щерба услышал какое-то звяканье, оглянулся. На соседнем подворье, примыкавшем слева к участку Бабич, у штакетника стоял невысокий мужичок в соломенной шляпе на крупной голове, в темно-синих галифе, босой и голый по пояс. Полукруглым обломком точильного бруска он правил косу-горбушу с искривленным косьем. Таких кос Щерба никогда не видел, явно не здешняя, привозная, тут больше обычные, литовки. Временами мужичок зыркал на них, явно прислушиваясь к разговору.

– Недруг Ульяны, - шепотом произнес Верещак, кивнув на человека с косой.
– Судились они. Даже адвоката из области нанимала...

– Давно это было?

– Давно, годов шесть-семь назад.

– Не запомнили его?

– Личность уже позабыл. Помню, что сухонький, маленький.

– А возраст?

– Немолодой, совсем даже немолодой. И пиво любил. Ульяна меня все за пивом для него посылала.

– А между десятым и пятнадцатым августом этого года он не звонил Ульяне Васильевне? Может быть приезжал?

– Не знаю, может и звонил... А приезжать вроде и некому. Гостей у ней не бывает, хворая, не до гостей... Правда, в ту субботу, пятнадцатого, кто-то заявился. Как Славка приехал, я в центр подался, мне рулон рубероида нужен был. Когда вернулся, слышу голоса, окна-то ульяниной комнаты на веранду выходят, а веранда-то - вот, почти в моем саду.

– Что же это за голоса?

– Ульянин и Славкин я сразу узнал. А еще какой-то мужской, незнакомый. Даже удивился: кто бы это?

– Вы не видели, когда этот гость ушел?

– Нет. После обеда я спал, а потом опять подался в центр, к сестре надо было и в телеателье, гарантийщики с ремонтом тянут.

– А вы не спросили у Ульяны Васильевны, что за гость?

– Не мое это право выспрашивать. Захотела бы - сама сказала. Однако не сказала. Думал я у Славки спросить, да уже не застал его. Когда вышел из телеателье, смотрю - Славка проскочил на машине.

– Он один сидел?

– Нет, кто-то еще рядом, а кто - не разглядел я.

– В котором часу это было?

– Около семи. Телеателье в семь закрывают.

– Какая машина у Романца?

– "Жигуль", красный. Только в этот раз он был на белом. Когда он приехал в тот день, я еще спросил: "Новой машиной обзавелся?" Он посмеялся, говорит: "А что, плохая?"

"Хорошо бы с самой Бабич побеседовать, - подумал Щерба, благодарно глядя на Верещака.
– Шиманович звонил сюда скорее всего ей. С Романцом он мог созвониться в городе, встретиться там... То, что Шиманович звонил сюда, это документально доказано. А вот был ли он тем гостем субботним пятнадцатого числа - это еще большущий вопрос... Это я просто натягиваю чужой костюм на свой манекен... Пойду в больницу... Вдруг..." - решил Щерба.