Ночной садовник
Шрифт:
Гаскинс натянул через голову хлопчатобумажную куртку с капюшоном и посмотрелся в зеркало. Работа на свежем воздухе держала его в форме. А в тюрьме он основательно подкачался. Поджарый, с плотными мускулистыми бедрами, в юности он был весьма привлекателен и уже тогда обеими ногами стоял на земле, такого трудно схватить и еще труднее сломать. В детстве он играл за футбольную лигу «Папы» Уорнера, [33] но когда связался с уличными мальчишками Тринидада — района, где вырос, то постепенно отошел от спорта. Тренер пытался удержать его, но Гаскинс рос слишком дерзким. Он хотел делать деньги и тратить их. И это ему удавалось. Некоторое время. Он
33
Лига американского футбола для мальчиков 7-15 лет. Основана в 1929 г. Названа в честь тренера Г. Уорнера.
Гаскинс вошел в комнату Брока, где царил абсолютный хаос. Ромео сидел на кровати и перебирал патроны своего «Голд Кап» 45-го калибра.
— Это у тебя новый? — спросил Гаскинс.
— Да.
— А что со старым?
— Я его загнал, — ответил Брок.
— А с собой зачем брать?
— Я всегда беру, когда работаю. Тебе тоже понадобится пушка.
— Зачем?
— Я говорил с этим мужиком, — сказал Брок. — Сегодня Рыбья Голова [34] сольет нам кое-какую информацию.
34
Fishhead — Фишхед, или Рыбья Голова.
— Какую именно?
— Кое-что стоящее, насколько мне известно. Мужик сказал, что дело стоящее.
— Мне даже в машину садиться нельзя, когда рядом кто-то с пушкой. Если нас обыщут, то я автоматически зарабатываю «пятак».
— Тогда оставайся здесь. «На стрему» можно поставить кого-нибудь другого.
Гаскинс пристально посмотрел на него. Парень направляется прямо в тюрьму или в могилу, но его не пугает ни то ни другое. Для него самое главное — оставить после себя имя. И вряд ли Гаскинс сумеет этому помешать. Но попытаться он должен.
— Что у тебя для меня? — спросил Гаскинс.
Брок вытащил из-под кровати кусок непромокаемой ткани. Внутри был девятимиллиметровый автоматический пистолет. Он протянул его Гаскинсу.
— «Глок 17», — сказал Брок.
— Пластиковое дерьмо, — фыркнул Гаскинс.
— Тем не менее достаточно хорош для полиции.
— Откуда он у тебя?
— Купил у торговца в Кентланде.
Гаскинс осмотрел оружие.
— Нет серийного номера?
— Парень его спилил.
— А ты знаешь, что это автоматически еще один срок. Эту хрень даже использовать не нужно, как только тебя возьмут с пушкой со спиленными номерами, ты сразу сядешь.
— Не ссы, братишка.
— Я просто пытаюсь тебе кое-что объяснить.
Гаскинс выщелкнул обойму и большим пальцем нажал на верхний патрон, пружина не поддалась, магазин был полон. Он вставил обойму и поставил пистолет на предохранитель, потом засунул за пояс джинсов, поправив рукоятку, чтобы ствол можно было легко выхватить. От знакомого прикосновения по коже поползли мурашки.
— Готов? — спросил Гаскинс.
— Вот это другой разговор, — оскалился Брок.
Айвана Льюиса из-за его способности не поворачивая головы видеть большими навыкате глазами все вокруг называли Рыбьей Головой. Он не то чтобы был похож на рыбу, скорее походил на ее карикатурную версию. Даже мать до самой своей смерти называла его Рыбой.
Льюис размышлял об этом, когда возвращался от сестры, разглядывая, что новые люди делают с домами, которые были ему знакомы с детства. Он никогда не думал, что реконструкция когда-нибудь доберется до Парк-Вью, но свидетельства происходящих перемен присутствовали в каждом квартале. Молодые чернокожие и «латинос», получив ссуды, ремонтировали старые, уже обветшавшие дома, и, глядя на них, начинали шевелиться некоторые старожилы из белых. Черт возьми, не так давно, буквально в этом году, пара белых парней открыли пиццерию на Джоржия-авеню.
Рыбья Голова даже представить себе не мог, что здесь, в Парк-Вью, белые вновь начнут открывать бизнес.
Не то чтобы «братва» свалила из этих мест. Еще много делишек прокручивалось здесь, особенно в районе восьмого квартала. И испанцы еще контролировали большую часть западной стороны Авеню вплоть до Коламбия-Хайтс. Но владельцы домов постепенно, дом за домом, подчищали район.
Льюису пришлось задуматься о том, каким образом такой человек, как он, сможет вписаться в новый район. Ведь когда люди начинают вкладывать деньги в свое жилище, они сразу же теряют желание видеть, как перед их собственностью, пусть и по общественным тротуарам, разгуливают такие мерзкие, по их мнению, типы. Эти люди были избирателями и, значит, могли влиять на положение дел. Кроме того, были политиканы, вроде наглого светлокожего придурка, который пролез в муниципальный совет района и теперь пытается принять местный закон о праздношатании, по которому нормальному пацану вечером даже банку пива нельзя будет сходить купить. Черт возьми, не каждому хочется жить при комендантском часе. Приятели спрашивали: «И как же они будут определять, кто нарушает постановление?» И Айвану приходилось объяснять, что, имея деньги и власть, все можно сделать, черт возьми, а светлокожему придурку на самом деле было плевать на то, что парни шляются без дела или хотят попить пивка летним вечером. Но он нацеливался на пост мэра и поэтому суетился.
Рыбья Голова прошел Квинси и свернул на Уордер-плейс. Там с выключенным двигателем стояла черная «импала SS». Парни уже ждали его.
Рыбья Голова официально считался безработным и зарабатывал тем, что продавал информацию, которую поставляли ему героинщики. Они проникали туда, куда не могли попасть другие. Они знали больше подробностей о наркотиках и убийствах, чем могли предоставить уличный телеграф и болтовня в парикмахерской. Они казались безобидными и жалкими, но у них были уши, остатки мозгов и рот, который мог говорить. Наркоманы, «торчки» и проститутки, обитая в криминальном окружении, проникали на самое дно и, как водится, были лучшими уличными осведомителями.
Этим утром Айван кое-что разузнал. Услышал от одного парня, который, как ему было известно, работал на расфасовке «герыча» в нижнем Ле-Друа. По его словам, завтра из Нью-Йорка для одного мужика, который еще не в теме, но собирается войти в дело, должны привезти неразбавленный порошок. У новенького нет «крыши», потому что он не связан с «синдикатом», а действует в одиночку, и за ним никто не стоит, кроме мелких сошек.
Рыбьей Голове хотелось выбраться из подвала дома сестры, который когда-то принадлежал их матери, но сестра, наняв адвоката, сумела отсудить не только дом, но и все наследство. Остатки совести не позволили ей выгнать брата на улицу, и она позволила ему жить в цокольном этаже, денег за жилье не брала, но не разрешала пользоваться кухней, а на дверь, ведущую на первый этаж, даже повесила замок. Все, что у него было, — это матрац, вентилятор, туалет с душем и маленькая плитка, на которой он готовил немудреную еду. Повсюду ползали тараканы. Айван не винил сестру за то, как она обращалась с ним, ведь он доставил столько огорчений своей семье и столько всего натворил. Но никакой человек, даже самый жалкий наркоман, не должен жить в таких условиях.
Информация, которую он собирался продать, могла стать его избавлением. Сегодня утром он собирался уколоться вместе с одним парнем, который фасовал «дурь». Чувак «поймал приход» и разболтался, а Рыбья Голова, как только услышал эту новость, сразу же отложил «машинку». Он очень надеялся, что сведения были верными.
Айван проскользнул на заднее сиденье «импалы».
— Чарли, тунец ты долбаный, — произнес Брок, сидевший за рулем. Он даже не повернул голову. — Что у тебя есть, выкладывай.