Ночные клинки

Корджи Стефан

— Линди!

— Папа, папочка! — донеслись детские голоса.

— Линди! — взревел кузнец, слепо бросаясь вперед.

— Стой! — загремел Конан во всю мощь своих легких. — Линди мертва! И все твои дети тоже! Их убили Ночные Клинки! Это морок, Хашдад! Морок Аттеи!

Хашдад не обратил на него внимания. Киммерийцу пришлось схватить кузнеца за плечо, однако тот вырвался с неожиданной силой, оттолкнув северянина так, что тот едва не распростерся на земле.

— Драться еще с тобой! — рявкнул Конан, отталкивая обезумевшего спутника. Варвар торопливо выхватил меч.

Взмах —

и лезвие прошло через голову девочки, тянущей к Хашдаду тонкие ручонки. На миг ее образ задрожал, подернулся рябью и, прежде чем Аттея успела восстановить действие своего заклинания, Конан увидел алые глаза и блестящие клыки какого-то зверя; таящегося под наброшенным иллюзорным плащом.

— Назад! — Удар кулака в грудь отбросил Хашдада прочь, за ворота. Киммериец отпрыгнул следом, ударом ноги поспешно захлопнув тяжелые бронзовые створки.

Не следует касаться бронзы в доме волшебников.

В тот же миг тяжелый кулак кузнеца врезался в затылок киммерийцу.

С обезумевшим Хашдадом пришлось повозиться. Подпав под чары Аттеи, кузнец вбил себе в голову, что именно Конан убил его дочку, и теперь сражался, точно разъяренный лев.

— Она же звала меня! — Конан с трудом уклонился от пронесшегося совсем рядом с его головой булыжника. Заклинание волшебницы, похоже, удесятерило силы Хашдада. Глаза его вылезли из орбит, рот искривился, лицо налилось кровью; он размахивал своим факелом, норовя ткнуть в лицо киммерийцу. Несмотря на всю силу и ловкость Конана, ему не удавалось сбить безумца с ног, Хашдад, казалось, обрел сейчас силу десяти человек. В руках киммерийца был меч, однако вид обнаженного клинка, похоже, ничуть не пугал.

Искры факела обожгли лицо Конана, и тот окончательно потерял терпение. Клинок плашмя рухнул на голову кузнеца, и тот без чувств свалился на землю.

— Так-то оно лучше… — проворчал киммериец, спрятал меч и, взвалив на плечи тяжелое тело («нанялся я его таскать, что ли?!»), двинулся к их лагерю.

Несмотря на потерю лошадей, киммериец не был особенно сильно огорчен. Ему удалось понять нечто куда более важное. Похоже, теперь он знал, где уязвимое место колдуньи…

Ночь Хашдад провел очень беспокойно. Придя в себя, он не узнал Конана и тотчас же провалился в тревожный сон, перемежавшийся криками и попытками встать. Опасаясь, что Аттея продолжает управлять его спутником, Конан на всякий случай крепко связал кузнеца по рукам и ногам.

Сидя у костра, северянин пересчитал стрелы, данные им в дорогу Пелием. Дюжина. Маловато. Они как будто бы миновали заброшенную кузницу. Если поискать по хижинам брошенную железную утварь… и заставить Хашдада как следует поработать…

Наутро кузнец проснулся с жуткой головной болью, но в трезвом сознании.

— Что… что со мной вчера было, Конан?

— Чуть не свихнулся и чуть было не погубил нас всех, — проворчал киммериец. — Эта Аттея наложила на тебя заклятье. Тебе что-то там привиделось… и ты обезумел. Тыкал мне в лицо факелом…

Хашдад покраснел.

— Ладно, забудем, — махнул рукой Конан. — Послушай, с этой треклятой бабенкой я справлюсь сам, ты только

не мешай мне, хорошо?

— Но, Конан… Она же из Ночных Клинков! Я должен отомстить!

— Хочешь отомстить — делай то, что я тебе говорю, и ничего больше. Слушай меня и запоминай…

Вскоре в заброшенной кузнице вновь ярко запылал огонь. Киммериец, надрываясь, принес целую груду ржавого железного лома — проклятье Идмира заставляло металл ржаветь вдесятеро быстрее, чем обычно, и из всей этой кучи едва ли можно было выковать хотя бы один нормальный меч.

— Что я должен сделать? — осведомился Хашдад, поигрывая молотом.

— Наконечники для стрел, — бросил Конан. — И побольше. Пусть получатся не слишком острыми или вообще кривыми — неважно. Главное — побольше. А я пойду. Надо сделать древки,

— А зачем тебе плохие наконечники? — искренне удивился кузнец. Конан посмотрел на него долгим взглядом.

— Я их хранить не собираюсь. Это только для Аттеи, понял?

— Но тут же была целая орда кштариев с настоящими луками! С отличными стрелами! И они ничего не смогли с ней сделать! Так на что же ты рассчитываешь с нашими, наспех сделанными?

— Слушай, ты слишком много разговариваешь, — бросил на прощание северянин и вышел, притворив за собой дверь.

Хашдад пожал плечами и взялся за работу.

К вечеру у них был готов толстый пук стрел. Сделаны они были наспех, неоперены, летали плохо — но Конан, тем не менее, остался доволен, к великому изумлению кузнеца.

— Мне с ними не на эмирский смотр, — пояснил киммериец своему спутнику. Колчан Конана был набит битком, и еще одну толстую связку он приторочил за спину.

— Послушай, да ведь этот хворост, даром что с железными наконечниками, даже ослиную шкуру не пробьет, — заметил Хашдад. — То-то Аттея посмеется! Наверняка она все это видит!

— Пусть видит. И пусть себе смеется, — загадочно ухмыльнулся Конан. — Посмотрим, кто будет смеяться потом.

Киммериец поставил на огонь небольшой котелок и стал бросать в него затвердевшую смолу, собранную им по всем окрестностям. Дождавшись, пока комки размягчатся, он принялся тщательно затыкать себе уши. Не удовлетворившись этим, он надел низкий шлем, поверх него — капюшон плаща и накрепко примотал ткань веревкой.

— Так, а теперь гаркни как следует! — велел он кузнецу.

— Зачем? — удивился тот, однако же повиновался. — Что ты вообще затеял?

Конан удовлетворительно покивал головой. Поднял лук, плотнее запахнулся в плащ и зашагал к башне колдуньи.

* * *

Аттея стояла у высокого окна на самом верху своей башни, Волшебница была молода и хороша собой; длинные черные волосы, чуть вьющиеся, спускались почти до полу; точеное алебастровое лицо с тонкими алыми губами и большие черные же глаза, соблазнительные, затягивающие… Она смотрела вниз, на приближающегося к ее воротам мерной походкой человека. Вот он остановился, устроился возле старого засохшего платана, вот приготовил лук, вот пустил первую стрелу… Ведьма усмехнулась. Глупец! Чего он рассчитывает добиться этими жалкими игрушками?!