Ночные клинки
Шрифт:
— Конан, Конан… — эмир вновь покачал головой. — Я понимаю, что ты не слишком-то доверяешь мне. Но чтобы уговорить тебя встать под стяги Маранга, я готов отдать тебе руку моей дочери Илорет!
Киммериец поперхнулся. Прелести наследницы Маранга, разумеется, не оставили его равнодушным, но слова эмира повергли северянина мало что не в смятение. Переспать — это, пожалуйста, а вот все прочее… Разговор начал приобретать совсем дурной оборот. Кром! А тут еще эта болванка… то есть, тьфу, Священная Клепсидра, каковую надлежит доставить в вендийский храм и каковую смогли понять лишь полдюжины крепких рабов — она-то остается здесь, в Маранге!
А еще Лиджена. Девчонка, умудрившаяся
Ладно. С южанами жить… Конан натянул на лицо улыбку.
— Почтенный эмир, твои слова меня убедили. Я согласен. Но только я прошу, — (слово это далось северянину нелегко — он привык брать и отнимать, но никак не просить), — отпустить на свободу служанку твоей дочери по имени Лиджена. Ее надо отправить в Бодей… к ее отцу.
— Немедленно распоряжусь, чтобы ее отправили на самом лучшем нашем корабле! — энергично рубанул воздух ладонью эмир. — Я дам ей надежную охрану… и щедро одарю. Ты доволен?
— О, да! — кивнул Конан. — Как только она отплывет — мы займемся твоей армией, почтенный. Я думаю, — небольшая муштровка ей не помешает…
Эмир пришел в восторг.
— О, нет, конечно же, нет, доблестный Конан! Я наделю тебя всеми необходимыми полномочиями…
— Чем-чем? — переспросил киммериец. Подобные слова он слышал впервые.
— Станешь командующим, вот что, — разъяснил эмир.
— А-а… ну, тогда ладно.
— То есть, мы договорились? — обрадовался эмир.
— Ну-у… Где-то в главном… — протянул Конан.
Любой северянин сразу же понял бы, в чем дело — прямодушные и честные, киммерийцы презирали обман и почитали данное слово священным.
Все это время Лиджена проводила, словно в глубоком сне. Сперва девушку вновь приставили к ее обязанностям; она выполняла их четко и монотонно, словно заводная кукла. Ее тормошили, расспрашивали — она отделывалась односложными «да» или «нет». Потом, когда победоносная армия Маранга вернулась из Тлессины, освободив всех попавших туда в рабство жителей приморского города, Лиджену оставили в покое — рассказчиков и рассказчиц хватало и без нее.
Ревность к Илорет, выказывавшей более чем откровенные знаки внимания. Конану, промелькнула единственной искоркой прежних человеческих чувств. Промелькнула — и угасла.
И если сперва Лиджена еще способна была испытывать нечто вроде зависти, видя, как тонкая ручка принцессы Илорет словно бы случайно касается мощной, бугрящейся налитыми силой мышцами длани Конана, то потом пропало и это. Словно рабочая лошадь, что с завязанными глазами тупо крутит мельничье колесо, Лиджена выполняла свои обязанности. Ее хвалили и ставили в пример. Она не допускала ошибок, исполняла порученное точно в срок и с отменным старанием. Однако сама девушка едва ли осознавала, в чем заключается ее работа. Руки справлялись сами; сознание дремало, завороженное неотступным страшным видением глаз Нелека Кахала. Они, эти нечеловеческие, вынырнувшие как будто из преисподней глаза, не отпускали ни на миг Лиджену, постоянно глядя ей прямо в душу, выжигая в зародыше даже самую мысль о сопротивлении. Они, эти глаза, казалось, говорили ей — ты наша. Ты навсегда стала, нашей, и мы уже тебя не отпустим. Настанет день, когда мы отдадим тебе приказ, и ты выполнишь его, даже если это будет приказ броситься в огонь или перерезать себе горло.
И Лиджена ждала. Гордая дочь Чесму совершенно перестала походить на себя, сделавшись тупой и покорной. Управительница была
Ничего не изменилось и после прихода потрясающей вести о том, что сам пресветлый эмир Mapaara — да продлятся вечно дни его мудрого правления! — узнав от доблестного Конана, победителя датхейцев, о тяжкой участи Лиджены, дочери Чесму, решил отправить ее домой на специальном корабле, в сопровождении почетной стражи и с богатыми дарами. Лиджена равнодушно выслушала известие и молча пожала плечами.
— Как? Ты не рада? — опешили тормошившие ее товарки.
— Рада. Я рада, — ровным голосом произнесла Лиджена, и руки ее вновь потянулись за работой.
Испуганные служанки побежали за доктором — потому, что Лиджена не иначе как повредилась в уме от горя!
Явился эмирский целитель — сухонький старичок с острым взглядом и аккуратными, опытными руками. Он долго рассматривал ногти Лиджены, радужку ее глаз, заставлял высовывать язык, осторожно прощупывал пальцами живот; а, закончив, только развел руками:
— Все жизненные соки молоды и чисты. Ни одна из струящихся по жилам ликворов не замутнена и не замарана. Но вот желания жить — я не вижу вовсе! От такого может излечить только время. Время, время и ничего кроме времени. Время, покой и, — он вдруг лукаво усмехнулся, — покой и любовь! Хотя, конечно, иногда любовное безумие овладевает молодыми, им становится не до покоя…
Лиджена выслушала речи целителя покорно, но равнодушно. Глаза Нелек Кахала внезапно ожили, приковывая к себе все ее внимание. Беззвучный голос медлеино произносил какие-то фразы, какие — Лиджена не поиимала. Словно тяжкие молоты, они крушили ее волю и силы к сопротивлению; она должна была что-то сделать, что; зачем, для чего — неважно. Что случится после — неважно тоже.
Она отложила рукоделие в сторону, медленно встала. Она должна найти Конана. Она должна увидеть Конана. И…
Руки ее, словно у слепой, шарили по сторонам, на ощупь отыскивая что-то. Словно сомнамбула, она оставляла позади коридор за коридором, покой эа покоем, пока не оказалась в кухне.
И она успоиоилась лишь после того, как в ее руке оказался зажат громадный мясницкий тесак.
Пропажу не заметили. Лиджена набросила край накидку на украденное оружие и заторопилась к выходу.
Она должна разыскать Конана. Что она станет делать, потом — ей скажут всезнающие глаза Нелека Кахала.
Конан сидел над картой южных пределов марангских земель. И, хотя эти карты пестрели белыми пятнами, — главное на них все же было указано — высокие неприступные скалы, охранявшие вход в длинную бухту и сам замок, цитадель Ночных Клиниов. Где-то в этих скалах таился элементал, дух одной из первичной стихий — Воды, Воздуха, Огня и Земли. И ведомое лишь капитанам Ночных Клинков чародейство открывало дорогу мимо свирепого духа. Конан усмехнулся. Эти южане! Любую горушку они уже спешат прозвать «подпирающей небеса неприступной скалой», черпая в этом оправдание своему бездействию. На месте правителей Маранга Конан уже давно выжег бы этот замок, спалив в нем всё, что может гореть, и, посредством таранов, обрушил бы его стены. Потому что всем ясно: еще несколько лет — и мощь Ночных Клинков станет такой, что не устоит не только Энглас, самый южный из семейства приморских городов, ни богатая Дель Морга, ни даже сам гордый Маранг.