Ночные тайны королев
Шрифт:
Началось следствие, давшее такие результаты, каких Петр вряд ли ожидал. Он узнал о непримиримой вражде сына к себе и о том, что окружавшие царевича люди убеждали Алексея действовать против государя. Короче говоря, царевич являлся средоточием, вокруг которого группировались все недовольные политикой Петра и с которым они связывали свои надежды на будущее.
Была допрошена и родная сестра царя Мария Алексеевна, видевшаяся со своим племянником Алексеем, когда он был за границей, и всегда подозревавшаяся в сочувствии бывшей царице Евдокии. Неизвестно, что такого страшного рассказала Мария
Того, что увидел посланец в монастыре, оказалось довольно для нового витка дела, которое приобрело совершенно скандальный характер.
Оказалось, что Елена, в миру Евдокия, жизнь вела вполне свободную, почти светскую, ни в чем себе не отказывала и не возражала, когда священники молились за нее как за царицу Евдокию. Разумеется, никакого заговора, имевшего целью раньше времени посадить на престол Алексея, и в помине не было, но зато старицу Елену уличили в любовной связи с неким офицером по фамилии Глебов.
Этот молодой капитан явился в Суздаль, чтобы набрать солдат в царево войско. Бог весть, каким образом он оказался в девичьем монастыре, но ему на глаза попалась бывшая царица, замерзавшая в ту лютую зиму в своей келье без шубы. Капитан сначала преподнес ей шубу, потом получил от нее записку с благодарностью и наконец сделался ее любовником.
Во время их частых разлук Евдокия, которой было уже за сорок, писала Степану Глебову столь же нежные письма, как когда-то Петру.
«Свет мой, как мне жить без тебя? Мой бесценный, мое сокровище, лапушка, ответь! Приди ко мне завтра, не дай умереть от тоски… Пришли мне, мое сердечко, кафтан, который любишь носить, кусок хлеба, от которого кусал…»
Глебов был то ли наивен, то ли крайне тщеславен и потому не только сохранил все эти послания, но еще и сделал на каждом пометку – «письмо царицы».
Разумеется, бедолагу привезли в Москву и долго пытали, требуя, чтобы он признался в участии в заговоре. В дело шли и кнут, и дыба, и раскаленные щипцы, и тяжкий молот для крушения ребер. Но Глебов ни в чем не признался. Зачем ему было брать на душу грех лжи? Он знал, что все равно обречен.
Его посадили на кол. Он умирал в тяжких муках более суток. Может быть, он бы умер быстрее, если бы не «заботливость» царя, велевшего обрядить преступника в тулуп и шапку – чтобы не замерз.
Евдокия, сознавшись в любви к Степану Глебову, подала прошение своему прежнему мужу:
«Бросаюсь к вашим ногам, государь, прошу простить мне мое преступление, не дайте мне умереть раньше времени. Позвольте мне возвратиться в монастырь, где я буду молиться за вас богу до последнего дня моей жизни.
Та, которая была ваша жена Евдокия».
Розыск кончился тем, что большую часть приятелей Алексея казнили, а прочих отправили на каторжные работы или выслали в Сибирь после публичного наказания розгами.
Бывшая царица Евдокия заключена
Царевича Алексея, против которого свидетельствовала собственная любовница Ефросинья, обвинили в том, что он желал отцу смерти. Его жестоко пытали – не исключено, что в присутствии самого царя, – били кнутом, давали не менее двадцати пяти ударов…
Страдалец почти не давал показаний. Он был измучен, часто лишался сознания.
Вечером двадцать четвертого июня 1718 года собрался верховный суд в составе ста двадцати семи человек. Царевича объявили виновным в лжесвидетельстве, а также в том, что он надеялся на восстание народа, замышлял заговор с целью погубить отечество, своего царя и своего отца при помощи иностранного оружия. Несчастного полуживого Алексея единодушно приговорили к смертной казни.
А еще через три дня царевич, ожидавший исполнения приговора в Петропавловской крепости, внезапно скончался. Официально утверждалось, что от апоплексического удара. Слухов, однако, ходило множество, и слухов самых зловещих… В народе говорили даже, что Алексея во время допроса убил сильным ударом дубины сам царь…
Еще до того, как совершились эти печальные события, Екатерина Алексеевна обратила свой благосклонный взор на нового придворного, камер-юнкера Виллима Монса, родного брата небезызвестной Анны.
Ему было в то время (в 1716 году) около двадцати восьми лет. Необыкновенно привлекательный, белозубый, затянутый в нарядный мундир, он управлял селами и деревнями, принадлежавшими государыне; изучал отчеты и сметы приходов и расходов, поданные игуменьями тех обителей, что находились под особым покровительством царицы, рассылал именем государыни по всей Руси ревизоров и ведал отставкой дворцовых чиновников. Многое, очень многое зависело от Монса, и влиятельные лица стали искать его знакомства и покровительства.
Екатерина Алексеевна была большая охотница до всякого рода увеселений, и устраивал их тоже Виллим. А еще он заведовал ее казной, ее драгоценностями и даже вел переговоры с портными и портнихами о заказе новых нарядов для государыни и всего царского семейства.
Разумеется, он имел возможность видеться с Катериной едва ли не ежечасно – так обширен был круг его обязанностей.
К началу двадцатых годов Монс безраздельно владел сердцем царицы и имел при ее дворе огромный вес. Прислушиваясь к суждениям и стремясь исполнить все желания своего фаворита, Катерина Алексеевна добивалась от государя того, что просил у нее Виллим.
Красавец разбогател, выстроил себе на деньги, пожалованные ему царицей, огромный двухэтажный дом на Мойке, обзавелся замечательной конюшней; траты его были просто фантастическими, ибо он полюбил роскошь и покупал все самого высшего качества и в невообразимых количествах.
В 1724 году должна была состояться коронация государыни – и Монсу поручены приготовления к величайшему торжеству его «высочайшего светила». Однако же этот год, с наступлением которого униженно поздравляли его едва ли не все сановники России, стал для него годом позорной смерти.