Ночные туманы
Шрифт:
Это было предательством нашего дела. Но что возьмешь с девчонки, живущей в холе и в роскоши? То ли дело Любка-артистка, Любка Титова, Любка-не-троньменя. Ей памятник можно поставить при жизни!
Я ушел от Тины с разбитым сердцем, решив больше к ней не ходить. Севе, руководившему нашим Союзом, я рассказал все.
Красная Армия прорвала Перекоп.
Первыми спохватились французы. Они перебрались на военные корабли, уцелевшие от Черноморского флота, снялись с якорей и вышли в открытое море, взяв курс на Босфор. С тех
На кораблях, выведенных за Константиновский равелин, вспыхивало пламя. Корабли окутывало едким дымом, и они оседали то на нос, то на корму, то ложились на борт, как тяжелораненый человек.
Корабли умирали, как люди. И как по людям, по ним плакали моряки, потерявшие в жизни самое дорогое.
Матросы, боцманы, прослужившие десяткж лет, со слезами стояли на Приморском бульваре, сняв фуражки и бескозырки.
– Мне кажется, меня ударяют кувалдой по сердцу, - сказал мрачно Сева.
Васо подтвердил:
– Представь, дорогой, и мне пришла в голову точно такая же мысль. Что теперь будем делать?
– Ждать, - сказал я.
– Сколько ждать?
– Придет Красная Армия, будет и флот.
– Не сразу?
– Конечно не сразу, - И не скоро?
– Возможно, не скоро. Но флот все же будет.
– Ну что ж, - вздохнул Васо.
– Мы еще молодые, у нас время есть подождать. А вот у них, - он кивнул в сторону усачей-боцманов, - времени мало...
В Южной бухте вдруг раздался чудовищный взрыв - взлетел к небу транспорт, на котором собиралась уйти в море контрразведка. Взорвался за пять минут до отхода вместе со всеми контрразведчиками и Поднебесным. Многими гадами стало меньше на свете.
В городе творилось нечто невообразимое. Все скатывалось в порт - обозы, генералы, дамы, сундуки, чемоданы, солдаты. Беглецы грузились на пароходы, опережая друг друга, ругаясь на всех языках. Я видел, как офицер, еще вчера водивший шикарную женщину под ручку в кино, сегодня ловким ударом столкнул ее со сходней. Я видел, как сундуки, чемоданы летели в грязную воду. Видел в последний раз Тину: ее отец, адвокатлиберал, бежал в капиталистический мир, держа одной рукой дочку, другой - саквояж. Я подождал, пока они поднялись по сходням и пароход, отвалив от пристани, тяжело сдвинулся с места.
На здании бывшего городского совета кто-то успел развернуть огромное красное полотнище. И флаг трепетал, развеваемый морским ветерком.
В Севастополь пришла Красная Армия. Конники первыми одолели Чонгар, перешли вброд Сиваш, победным маршем пересекли Крым.
На бешеном скаку на площадь у Графской пристани ворвались всадники в. гаишаках-шлемах, разгоряченные, буйные. Командир эскадрона, матрос, слез с норовистого каракового коня, снял бескозырку с георгиевской ленточкой, низко поклонился толпе,
– Здравствуй, море мое! Вот и свиделись с тобой, милое, - сказал он прочувствованно.
К нему подошел боцман, толстый, с коричневыми усами:
– Вернулся, Варсонофий?
– Как видишь, - ответил командир эскадрона и протянул руку боцману.
– А корабля твоего больше нет. И флота нет.
– Боцман заплакал.
– Будет, - обнял его командир эскадрона.
– Будет флот у нас, будет!
– уверенно подтвердили многие голоса.
И вот это твердое "будет флот" убедило нас окончательно, что станем и мы моряками.
В мастерских прибавилось работы. Несколько старых буксиров надо было срочно переоборудовать в тральщики: в море было накидано множество мин.
В Севастополе голодали, и на базаре за все драли - втридорога, даже за ставридку, султанку, которым всегда была грош цена.
По вечерам из опустевших казарм флотского экипажа какие-то темные личности тащили матросские койки, кастрюли, бачки, унитазы и угрожали оружием тем, кто пытался их задержать.
Словно ветром сдуло с Морской и с Нахимовского нарядную толпу. Редкие прохожие, торопясь, жались к стенам.
В мастерские приезжали обросшие незнакомые красноармейцы, многие с орденами Боевого Красного Знамени. И только, заговорив с ними и тщательно к ним приглядевшись, старики наши Мефодий Куницын и Аристарх Титов, или Любка-артистка, или кто-нибудь из нас, членов Союза, восклицал:
– Ба, да ведь это Сашко!
Или:
– Петро, до чего же ты вырос!
И тогда Сашко или Петро, человек бородатый, доставал из кармана видавшей виды гимнастерки партийный билет, а из него бережно сохраненный белый квадратик:
"Союз молодежи гор. Севастополя. Членский билет №..."
Жизнь налаживалась, и уже существовал горком партии. Дорогие сердцу билеты нам заменили другими, еще более желанными: мы стали членами Российского Коммунистического Союза молодежи. Для того чтобы обменять билет, надо было рассказать о себе все, не утаивая. Все, что мог рассказать о себе каждый из нас, могло показаться неправдоподобным хвастовством.
И потому говорили коротко. У неразлучной троицы была одна биография на троих:
– Выполнял все задания Союза. Расклеивал прокламации и листовки. Ну еще... да вроде больше ничего не было.
Мефодий Гаврилыч, сидевший в президиуме, добавил:
– По решению партии ликвидировали предателя.
И сказал тут же:
– Подробности, полагаю, излишни.
Нас спросили:
– Кем хотите вы быть?
– Моряками.
– Что ж, добро, - оглядел нас сидевший в президиуме поджарый моряк, вновь назначенный командующий флотом.
– Нам такие ребята нужны. На тральщик пойдете служить?