Ночные туманы
Шрифт:
– Да.
– И девушки любят его за веселый характер. Он им читает стихи: "Дайте, я вас обниму левою рукою". Березин читает лекции. Учись, сынок, у них жить...
Отец ни разу на меня не прикрикнул.
Как-то я выкинул что-то совсем несусветное. Отец отозвал меня к книжным полкам. Ну, думаю, заработал,фитиль! Но отец прочел мне письмо Чехова брату о том, что такое воспитанный человек...
* * *
– Я с детства решил быть моряком, - говорил Сева.
Я думаю, все, кто родился в Севастополе, хотят стать моряками. Почти
Меня назвали в честь Гущина Всеволодом. Я помню, как отец привез к нам из детского дома его сына Вадимку. Вадимка обращался со мною, как с младшим. Мне начинало казаться, что мама его любит больше. "Да нет же, малюсенький, я вас обоих люблю", - убеждала мама. Но появлялся Вадимка с горстью подаренных ею конфет: "Накось, выкуси", - совал он мне под нос конфеты.
Я тянулся к ним и больно получал по руке.
Мы росли, бегали в школу.
Отец стал командовать соединением катеров. За ним по утрам приходила служебная машина. Шофером был веселый матрос Вася.
– Садись, подвезу, марсофлоты, - приглашал он, бывало, когда мы раньше отца выбегали из дому.
Раз мы с Вадимкой опаздывали в школу.
– Что ж!
– ответил Вадимка на приглашение матроса.
– Подвези.
И мы влезли на заднее сиденье. Минут через пятьшесть вышел отец.
– А вы куда забрались, ребята?
– Мы в школу опаздываем.
– Надо собираться пораньше. Вылезайте-ка. Рано вам ездить в служебных машинах.
Мы нехотя вылезли. В школу мы опоздали.
Через несколько дней Вадимка пристроился в машину к своему однокласснику, сыну ответственного работника Безобразова. Отец как-то увидел Вадимку в чужой машине.
– Но ведь Эдуард ездит, - оправдывался Вадимка.
– А тебе запрещаю, - возмутился отец.
– Поверь, то же самое тебе бы сказал твой отец.
Вадимка был страшно обижен.
Он завел себе школьных товарищей и домой приходил как жилец - только спать. И когда отец предлагал нам пойти в музей или поехать на Сапун-гору, Вадимка отказывался. В театр и кино он ходил.
Я подрастал и очень подружился с отцом. Ходил с ним на катера. Видел, как к нему относятся подчиненные.
Просят совета по самым различным делам. Понял: любят его. Любят искренне.
* * *
Директор нашей школы Михаил Давыдович Хабиасов хотел, чтобы школа его была лучшей в городе. Что ж, в этом нет ничего плохого. Если у тебя учатся лучше, чем в других школах, радуйся! Но он подходил со своей точки зрения. Он вел такую статистику: "У меня учатся шесть сыновей Героев Советского Союза, семь сыновей высокоответственных работников города. У меня в школе лучшая самодеятельность (а что самодеятельность "подкреплена" приходящими со стороны и из других школ "артистами", Хабиасов умалчивал). У меня в школе растет поэт Гущин, и я создаю ему все условия. Необычайно талантлив.
Михаил Давыдович делал всяческие поблажки Вадимке:
– Ты урока не выучил, но ты, наверное, творил?
– Творил, - отвечал севастопольский Маяковский.
– А ну, прочти всему классу. Да ты не стесняйся, Вадим, не стесняйся. Скромность - великая вещь, но чрезмерная скромность вредна. Читай же!
И Вадим, подвывая, читал.
Однажды на школьный вечер пришли к нам знатные гости (ох, любил Хабиасов знатных гостей!). Кроме местных начальников даже приезжие из Москвы. Вадим отличился. Какая-то важная гостья восторгалась им и обещала похлопотать, чтобы его приняли в литературный институт. Вадим совсем загордился.
Я однажды получил двойку. Михаил Давыдович пришел в класс озабоченный и страшно рассерженный. У него даже губы дергались:
– Ты мне портишь статистику. Может быть, ты заболел и не приготовил урока?
Отец учил меня: "Не лги и душой не криви". Я ответил:
– Я ничем не болел.
– Маргарита Петровна, - сказал директор учительнице, - придется пересмотреть его двойку.
– Но ведь он ответил на двойку, - вспыхнула наша учительница.
Хабиасов весь потемнел.
– Дети Героев должны быть на уровне!
– почти выкрикнул он. (Мы надолго запомнили эту фразу и часто со смехом ее повторяли.)
В тот же вечер я ничего не скрыл дома.
На другой день отец пошел объясняться с директором.
Хабиасова чуть инфаркт не хватил. До сих пор к нему приходили мамаши, папаши и требовали, чтобы их лентяям повысили балл. А теперь пришел мой отец убеждать, чтобы его сыну оставили двойку. Они крепко поссорились.
Отец объяснился с Вадимкой:
– Насколько я понимаю, и тебе заменяли пятерками тройки?
– А что?
– ответил нагло Вадимка.
– Как - "что?" - вспылил впервые в жизни отец.
– Безобразие!
– Ах, дядя Сережа, как же вы устарели, - снахалил Вадим.
– Это в ваше время не шли навстречу талантам.
– В наше время нас драли как Сидоровых коз! Ничего в этом хорошего не было! Но теперь, в ваше время, - подчеркнул он, - самое главное быть честным перед Родиной, перед близкими, перед твоим погибшим отцом, перед самим собой, наконец! Сегодня в школе душой покривил, завтра станешь обманывать комсомол, если тебе окажут честь, примут...
Вадим только плечами пожал.
– Что ж, дядя Сережа, - сказал он с нарочитой наивностью, - прикажете мне сдать пятерки и попросить заменить их на тройки? Как же я в институт поступлю?
– А ты уверен, что с таким, как у тебя багажом, сумеешь войти в литературу?
– Ах, дядя Сережа, Горький булки пек, Шаляпин обувь тачал.
– Ты убежден, что ты такой же талант, как они?
Самоуверен не в меру ты, братец...
Вадим достал из кармана газету. В газете было напечатано его стихотворение. Отец прочел.