Ночные туманы
Шрифт:
– И долго, вы думаете, придется мне вылежать?
– Я полагаю, не меньше двух месяцев.
– Значит, дело серьезное?
– Ну, не сказал бы, что очень.
– Я, полковник, привык говорить в глаза правду.
И не боюсь правды, сказанной мне.
– Вам необходимо долго и серьезно лечиться.
– Когда я должен к вам лечь?
– Чем скорее, тем лучше.
– Сегодня?
– Ну, зачем. Можно завтра. Даже послезавтра.
– А если я откажусь?
– В вашем положении - это риск.
– Ну, а после? После того как я отлежу у вас дватри
– Вы сами сказали, товарищ адмирал, то, что я мог бы сказать вам...
– Спасибо. Люблю морской разговор. Приготовьте вашу одиночную камеру. Я приду послезавтра с утра. Не беспокойтесь, мое слово твердо.
Сергей Иванович оглядел белые стены:
– Мне, очевидно, долго придется их видеть...
Вот и все.
Сергей Иванович шел берегом, вдоль госпитальной стены, и весь город лежал перед ним на том берегу Южной бухты. И он видел Морской завод, на котором начинал свою жизнь вместе с Севой и Васо. Он видел корабли, населявшие Южную бухту, стоявшие у причалов, и Графскую пристань, к которой бежали быстрые катерки и важные крейсеры, вросшие в воду в Северной бухте... Как стремительно летят годы, не успеешь и оглянуться. Вчера ты тут бегал юным парнишкой, пытаясь устроиться на колесные тральщики, а сегодня пора уходить на покой...
На покой? А хочется ли покоя?
Тучков спустился каменным трапом к пристани морского трамвая. Катерок покачивался, поджидая пассажиров. Легонько взвизгнув, привычно двинулся в путь.
Мордастая старуха с живой курицей в сумке внимательно рассматривала Сергея Ивановича. Может быть, это она была одной из девчушек, прибегавших на их комсомольские собрания в мастерские? Может быть, и она когда-то расклеивала на стенах листовки? Он встретился с ней взглядом - глаза у старухи были мутные и сердитые. Два молодых матроса спорили о кибернетике. Хорошенькая девчушка в матросском бушлатике держала в ладошке зеркальце и поправляла умопомрачительную прическу.
Графская пристань двигалась навстречу. Рядом с ней был причал для морских трамваев.
Надо пойти доложить начальству о том, что он выбывает из строя.
Сегодня - самый тяжелый день в его жизни.
Что ж. Когда-нибудь он же должен был наступить?
– Принимай, Филатыч, хозяйство. По приказу командующего, - удивил Сергей Иванович начальника штаба.
– Шутишь, Сергей Иванович?
– Такими вещами не шутят. Ложусь послезавтра в госпиталь.
– Надолго?
– Надолго. А потом откроют настежь ворота - шагай, Тучков Сергей Иванович, в отставку. Хватит: послужил и навоевался.
– Не верю.
– А я тебе когда-нибудь врал?
– Такого за тобой не замечено.
– Ну, то-то. Грустно, Филатыч, и тяжело, а ничего не поделаешь. Механизм поломался.
– Да, как же это, Сергей Иванович? Не утрясается у меня в голове. Служили-служили вместе - и вот...
– Всегда всему приходит конец. Ты-то еще послужишь - крепок, здоров! За тебя я спокоен. И потом - ведь не помираю же я, всегда буду под боком. Да, кстати.
Сынишка служить придет - заканчивает училище. Думаю, не подведет ни меня, ни тебя.
Бывает,
А случаются дни длиной в целый год. Такими длинными были два последних дня перед госпиталем.
Сергей Иванович обходил один за другим катера - это не было официальным прощанием, и перед ним не выстраивались команды в прощальном строю. Никакого решения об его отставке не вынесено, он просто уходит на лечение в госпиталь. Но мысленно он прощался с каждым из выращенных им командиров. Каждому из них он отдал частичку души своей, передал знания и опыт старого моряка. И эти славные Вешкин, Аристов, Строганов, комдив Забегалов. (Сергей Иванович не сомневался, что Забегалов станет когда-нибудь командовать соединением, этот человек, получивший с ранних лет флотскую, нахимовскую закалку, прошедший хорошую школу на флоте.)
Всех их, прямодушных и честных, он любит, как родных сыновей.
Он смотрел на матросов, интеллигентных юношей в флотской форме, и он знал, какой сложной техникой каждый из них заведует, знал, какой трогательной и крепкой любовью они любят флот и службу морскую. Конечно, кое-кто из них останется на сверхсрочную и будет проситься в училище. Теперь не он, а Филатыч увидит их офицерами.
Сергей Иванович заходил в кубрики и в кают-компании, побывал в боевых рубках, на мостиках и в моторных отсеках, никого не удивляя своим приходом. К его посещениям привыкли и никогда не считали их внезапной инспекцией.
К концу дня он устал, но не вызвал машину. Он остановился у катера, стоявшего на скале в сумерках, катера Гущина. На нем и он, Сергей Тучков, воевал когда-то и плавал... Теперь и он, как этот катер, остается навечно на берегу.
И вдруг, уже подходя к проходной, он вспомнил, что сегодня в клубе самодеятельный концерт. Ему захотелось побыть с молодежью. Клуб был полон, и занавес таинственно колыхался. Сергею Ивановичу подумалось, что он так и не отвоевал новый клуб, не построил его, а этот тесен.
Вечер уже начался. Пожилой мичман читал рассказ Соболева "Держись, старшина!". Девушка (ну конечно же, это Люся Антропова, когда-то рыдавшая у него в кабинете: "Да прикажите вы ему, черту проклятому, от меня не шарахаться!"), стройная и хорошенькая, лихо танцевала матросский танец. Вышел матрос-скрипач. Жена старшего лейтенанта Дементьева, Вероника, пела алябьевского "Соловья". Играл на гитаре Строганов, на пианино Вешкин. Выступали баянисты, танцоры, фокусники и акробаты. Вышел на сцену рослый красавец старшина Пересветов, он исполнил арию Риголетто, а потом запел песню, кем-то сочиненную во время войны:
За наших адмиралов,
За флагманов бывалых,
Ведущих нас сквозь штормы и туман...
За тех, кто с морем дружит,
Ему всю жизнь кто служит,
За флагманов, поднимем мы стакан...
Певец был щедро награжден аплодисментами, но, аплодируя, все повернули лица к Сергею Ивановичу, выражая ему свое уважение и любовь.
"Морскую застольную" певцу пришлось повторить.
Дома Сергей Иванович застал сына.
– Ну как, герой?
– расцеловал он его.