Ночные услады
Шрифт:
Филипп пронзал Эльвину, налегая на нее всем телом, со всей силой, которую раньше сдерживал, боясь причинить ей боль. Она визжала и извивалась в путах, стараясь вырваться, тогда как бедра ее жадно поднимались навстречу каждому толчку.
Устав от борьбы, дух ее покинул бренное тело, сверху без интереса наблюдая за сценой, разыгрывавшейся внизу. Луна становилась все ярче, и пылинки, словно эльфы, танцевали в лунном луче, оседая на тех двоих, что со вздохами и стонами извивались и корчились на пьедестале.
В тот миг, как на севере зажглась звезда, а вокруг алтаря загорелись
Эльвина смутно осознала происходящее, отметив приятную расслабленность и целительное забытье, снизошедшее на нее в тот миг, как семя Филиппа, густое и горячее, потекло у нее внутри. Когда он вновь окреп, поразительно быстро, объятый все той же, не иначе как колдовскими чарами наведенной похотью, душа Эльвины отделилась от тела и полетела вверх, в облака, следуя маршруту лунного луча. Ее тело, распростертое на жертвенном алтаре, было не более чем отпечаток на холодном каменном ложе. Она смотрела, как вздымаются мышцы на бронзовой груди, как напрягается тело того, кто, склонившись над ней, готовился к очередному толчку. Она еще помнила то счастье, что испытала с ним когда-то, наверное, в прошлом веке или даже раньше, но и эти воспоминания промчались, оставив за собой пустоту.
В тот миг, как могучий рыцарь наполнил ее своим семенем во второй раз, дух Эльвины улетел далеко, к самой луне. Она погрузилась в ночь.
Глава 5
Мгла была ее спасением, мгла дарила покой, и она укрывалась мглой, как одеялом, укутывалась так, чтобы ни один луч света не нарушал ее сна. Но временами Эльвина забывалась, успокоенная кажущейся непроницаемостью облачного покрывала, и разжимала пальцы, удерживающие пушистую темноту. И тогда случалось страшное: к ней возвращалась память. Терзаемая тревогой, она тянулась к эликсиру забвения и счастья и, отпив его, вновь ускользала в ночь, по ту сторону реальности.
Оттуда, с черной беззвездной высоты, она наблюдала за телом, поверженным и избитым, сиротливо свернувшимся на куче тряпья, называемой постелью. Иногда Эльвина даже испытывала сочувствие к этой бывшей своей обители, тому сосуду, что некогда вмещал ту, что теперь жила в облаках. Но куда безопаснее быть сторонним наблюдателем, и она вновь просила дать ей то волшебное средство, что избавляет от телесной боли и высвобождает дух для полета.
Но настал день, когда проблески сознания возвращались чаще, чем ей того хотелось, а чудесный эликсир уже не давал полного забвения. Мгла, дарившая Эльвине покой, исчезла, и, как ни кричи, как ни гневайся и как ни плачь о потере, ничего не добьешься. Она ненавидела эти путы, не дававшие душе упорхнуть. В душу пробралась тоска и поселилась там, наверное, навечно.
Эльвина лежала, свернувшись клубком, на грязной соломенной подстилке и бездумно смотрела в пустоту. Физической боли она больше не испытывала, но от этого было не легче. Душный запах соломы. Затхлый воздух. Где-то рядом готовили еду. Запахи пищи. Ей дали поесть, и она уснула.
Эльвина спала целыми сутками, ела и пила по
Однажды Эльвина проснулась, и взгляд ее упал на фигуру старухи, склонившейся над очагом в дальнем углу странной комнаты, где она лежала. Эльвина скользнула глазами по стенам, осматривая помещение. Впервые она оглядела все в здравом уме и ясной памяти. Каменные стены указывали на то, что они в пещере, но в эту пещеру вела дубовая дверь, что казалось странным. Над каменным очагом имелась труба, так что дым отводился вовне. Эльвина вновь посмотрела на старуху в углу и начала рыться в памяти, отыскивая имена.
Очень скоро выяснилось, что она все же не может мыслить ясно. Все тонуло в наркотической дымке. Эльвина погрузилась в туманный сон, чувствуя облегчение от того, что ничто не принуждает ее прямо сейчас искать отгадки.
В следующий раз, когда Эльвина проснулась, женщина принесла ей еду, и, внезапно прозрев, Эльвина едва не выкрикнула имя старухи: Марта! Имена стали возвращаться, имена, но не память. Марта связывалась с чем-то плохим, но с чем? Тревога закралась в сознание Эльвины, но она решила не задавать вопросов. Молча приняла еду, молча поела.
Так прошло еще много дней, и постепенно тело Эльвины окрепло, а в мозгу все чаще наступали прояснения. Девушка уже временами наблюдала, как Марта готовит еду, замечала, что старуха куда-то уходит и пропадает часами. Она видела, как Марта приносит мясо и какие-то травы, добавляя их в кипящее на очаге варево. Иногда старуха приходила и забирала бутылки с какими-то снадобьями, расставленные по бесчисленным полкам. Вечерами Марта толкла что-то в ступе, настаивала травы, заворачивала в лоскуты порошки.
Все это пробудило в Эльвине любопытство, а за любопытством вернулась и память. Кое-что оставалось в тумане, но все же Эльвине удалось вспомнить о существовании замка Данстон и о том, что леди Равенна и Марта — его неотъемлемая часть. И еще о том, что Тильда осталась у них на попечении. При воспоминании о Тильде к Эльвине вернулся дар речи.
Когда Марта принесла ей еду, Эльвина поняла, что и старуха заметила перемену в ней.
— Где Тильда?
Старуха одобрительно кивнула.
— Пора тебе прийти в себя — находясь слишком долго в облаках или во сне, тело слабеет и умирает. — С этими словами она поставила миску возле соломенной подстилки и пошла прочь.
— Где Тильда? — раздраженно повторила Эльвина. Старуха обернулась.
— Нет ее.
— Где же она? — спросила Эльвина, стараясь не думать о том, куда Тильда могла отправиться.
Марта поджала губы.
— Ее больше нет.
Давая понять, что вопрос исчерпан, она повернулась к Эльвине спиной.
Эльвина была потрясена. Если Тильда умерла, значит, теперь она осталась в этом мире одна-одинешенька. Эльвина даже не знала, где она и почему здесь находится.
Действительно, где она и почему? Об этом думать было легче, чем о возможной смерти Тильды, и Эльвина решила начать раскручивать клубок с этого конца.