Ночью под каменным мостом

Перуц Лео

– - Ох, помолчи об этом, я и слушать не хочу! Для меня больше не будет хороших дней, -- стонал Коппель.
– - Со мной будет как в Писании: прахом станет моя пища, и со слезами смешаю я питье мое. Как подумаю, что они выносят тебя, завернув в ветхий холст, так все внутри и переворачивается...

Екеле твердо ответил:

– - Не придавай лишнего значения холсту -- какая разница, ветхий он или новый! Ты же знаешь, что если речь идет о похоронах бедняка, похоронное братство платит за локоть ткани три крейцера -- и ни гроша больше! Какой тебе еще дадут холст за три крейцера, кроме серого и порванного! За такие

деньги ты ничего другого и не можешь требовать! Вот был бы я Мордехаем Мейзлом! Того когда-нибудь понесут в камке двойного плетения по полгульдена или даже по гульдену за локоть!

– - Мордехая, сына Самуила, призываю я! Того, кто еще именует себя Маркусом!
– - громыхнул голос.

– - Который стал бедным человеком, -- зазвенел второй, -- и у кого в доме не наберется и полгульдена. Кто все отдал, ничем не владеет и ничто не называет своим!

– - Мордехай, сын Самуила! Ты призван.

– - Ты слышал, Екеле?
– - воскликнул Коппель-Медведь.
– - Мордехай Мейзл! Великий хозяин всех торговых дел! И его призвали тоже...

– - Да, и его, -- подтвердил Екеле, и вдруг начал тихо смеяться себе под нос.
– - Слышал, он теперь бедный человек, который ничего не называет своим! Что ты обо всем этом думаешь? Или ты опять прохлопал ушами, Коппеле?

– - Да, это странно. Я ничего не понимаю. Что бы это могло значить?
– потрясенно забормотал Коппель-Медведь.
– - Что он... что ты...

– - Что там, внизу, сидят двое умников, которые сыграли с нами славную шутку, да еще какую соленую!
– - заявил Екеле-дурачок.
– - А теперь они нарочно повели несуразные речи. Разве не нелепо заявлять, что Мордехай Мейзл -- бедный человек, и у него в доме не наберется полгульдена? Мордехай Мейзл, к которому золото притекает изо всех стран, -- бедняк? Да там собрались двое шутов, которые болтают что им в голову взбредет. Странно только, что я не узнал эти голоса с самого начала.

– - Так ты их узнал?
– - вскричал Коппель и, как мотылек к огню, потянулся за искоркой надежды.

– - Один из них -- Либман Гирш, золотошвей, -- сказал Екеле-дурачок.
– Такой бас ни с кем не спутаешь. Да ты знаешь его! Он получил заказ обновить шитье на парчовом знамени, которое висит внизу, в синагоге. Он очень спешит и работает по ночам, а чтобы не скучать за работой, он и прихватил с собой своего двоюродного братца, Хашеля Зелича (ты его тоже знаешь -- пуговичник), с которым они там и развлекаются!

– - Думается мне, ты прав, -- с глубоким вздохом облегчения отвечал Коппель-Медведь.

– - Ну, конечно, они услыхали нас, -- продолжал Екеле.
– - Ведь мы говорили довольно громко, -- с каждой минутой Екеле, кажется, все больше верил в свою выдумку и оттого веселел на глазах.
– - Вот они и придумали этот розыгрыш, чтобы сделать из нас посмешище!

– - Как им не стыдно!
– - вскричал Коппель.
– - Взрослые мужчины, мастера, а все одни дурачества в голове!

– - Может, позвать их и сказать, что мы их узнали? Пусть тогда постыдятся своих детских штучек!
– - спросил Екеле, который уже не сомневался, что голоса принадлежали мастеру золотого шитья и пуговичнику, сидевшим внизу за работой.

– - А, брось ты их, не стоит из-за них утруждаться!
– - сказал Коппель, которого счастливая перспектива остаться вместе со своим другом и неизменным

спутником сделала готовым к всепрощению.
– - Ведь написано: не презирай глупцов и не отвечай на их глупости!

– - Так я же с самого начала говорил, что нам нечего тут оставаться, а надо идти домой, чтобы на покое с радостью распить нашу яблочную водочку!
– заявил Екеле-дурачок.
– - Ты кусочек, я кусочек, глядь...

– - ...Прикончим пирожочек!
– - подхватил Коппель-Медведь, чуть только его товарищ споткнулся, не сумев закончить строку.

– - Какой еще пирожочек?
– - удивился Екеле.
– - У нас ведь водка, и мы будем ее пить, а не есть!

– - Но это же ты зачем-то заговорил о кусочках!
– - возразил Коппель.
– Если хочешь, будет так: я глотну, да ты глотнешь -- скоро в кружке дно найдешь... Ну как?

– - Отлично! И сердцу станет веселей, -- сказал Екеле, согласно кивая головой.

– - Да, но где же кружка? Ее нигде нет, -- жалобно произнес Коппель-Медведь.
– - Я, должно быть, со страху выронил ее, когда гам, внизу, назвали твое имя!

Екеле-дурачок встал на четвереньки и принялся ощупывать землю. Вскоре он натолкнулся на кружку. Она оказалась целой и невредимой, и ни капли водки не просочилось сквозь крышку.

– - На, держи!
– - сказал он, протягивая ее Коппелю.
– - Да покрепче, а то у меня аж сердце остановилось! Слава Богу, что Он уберег нас от потери. Я-то уж подумал, она у нас разбилась...

(1)Самаил (Самаэль) -- в иудейской демонологии злой дух, демон, часто отождествляемый с сатаной.

XII. ВЕРНЫЕ ЛЮДИ РУДОЛЬФА II

Вечером 11 июня 1621 года, через девять лет после кончины императора Рудольфа, старый Антон Броуза, бывший когда-то шутом, потом -- истопником в пражском Старом Граде, а теперь именующий себя "доверенным слугой и другом почившего императора", направлялся привычной дорогой, которая вела по извилистым лестницам на подъемах, через арки ворот, крытые проходы и крутые улочки от его квартала на Градчанах к одной из малостранских гостиничек, в которой он имел обыкновение сиживать, рассказывая свои истории, отпуская шуточки и ужиная за счет других, поскольку своих денег ему вечно не хватало. На этот раз его выбор пал на трактир "У серебряной щуки", расположенный на островке Кампа, -- здесь он не появлялся уже несколько недель, а кроме того, хозяин "Щуки", который в шестнадцатилетнем возрасте служил в пражском замке кухонным мальчиком, оказывал большое уважение истопнику императора.

Со дня битвы у Белой Горы, в которой решилась судьба Чехии, минуло полгода, и за этот отрезок времени свершилось много разного зла. Богемские сословия утратили свои древние права и свободы. Фридрих Пфальцский, последний чешский ставленник на троне Богемии, прозванный Зимним Королем, бежал, и в Старом Граде сидел императорский комиссар. О церковном имуществе, отнятом у протестантов и моравских братьев, теперь спорили ордена иезуитов, доминиканцев и августинцев. Протестантские священники были изгнаны из страны. Все, кто участвовал в национальном восстании 1618 года или же подозревался в сочувствии и помощи мятежникам, были брошены в тюрьмы, а после того, как их разлучили с жизнью, все их имущество забрала казна императора Фердинанда. Так погибли и обнищали многие знатные семьи, и самые их имена исчезли из истории империи.