Нога судьбы, пешки и собачонка Марсельеза
Шрифт:
Выдавленные из наземного транспорта, потоки спрессованных граждан вливались в распахнутые двери транспорта подземного и продолжали свое стремительное передвижение к местам служб по разноцветным веткам туннелей.
Призрачные лица пассажиров с расплющенными по окнам носами пристально вглядывались в мелькающие кабели высоковольтных электрических передач. Поверх этих призрачных лиц было указано, кого именно перевозит подземный общественный транспорт. Транспорт перевозил пенсионеров, пассажиров с детьми и инвалидов. Для остальных мест в подземном транспорте не было. Остальные лица,
Антон Павлович Райский беспокойно метался по подушке. Ему снилась косматая, покрытая вулканической грязью гора, на которую он тяжело взбирался, позвякивая полным чистой, сверкающей родниковой воды ведром, после чего, установив ношу на вершине, опрокидывал ее вниз и бежал к подножию, чтобы снова наполнить.
Действия, производимые им во сне, Антон Павлович считал бессмысленными и надуманными. Однако остановиться он не мог: опять и опять волочился наверх, выливал ведро и спешил за новым.
Наконец каминные часы пробили полдень.
Антон Павлович вздрогнул, оскользнулся на какой-то козявке, покачнулся, пытаясь удержать равновесие, но выронил ведро с родниковой водой и кубарем покатился с горы к подножию, давя жалкие травки, клопов, качающихся в лепестках, мурашек, паучков и прочих букашек. Пустое ведро с похоронным звоном устремилось следом.
Бурелом в низине косматой горы с хрустом принял Антона Павловича в свои колючие объятия, на голову ему свалилось ведро, Антон Павлович зажмурился и проснулся.
В лазоревом небе меж створок гардин стояло лимонное солнце. Жемчужный луч делил кабинет писателя надвое. В луче кружились пылинки. Левую ступню Антона Павловича, угрюмо чавкая, грызла небольшая, похожая на больную лишаем летучую мышь, собачонка. Антон Павлович отнял у животного ногу, широко зевнул, потянулся и, зябко кутаясь в полосатый махровый халат, шлепая тапками, направился к кухне.
Маленькое несимпатичное животное, цокая о паркет коготками, поспешило за ним.
Животное звалось Марсельеза Люпен Жирардо. Сокращенно Марсельеза Люпен называлась Мерсью. Это было вздорное, истеричное существо женского пола пяти годов от роду, приобретенное за огромные деньги на Парижской собачьей выставке. Глаза Марсельезы были круглы и мутны, как болотные пузыри. Пара острых клычков росли из нижней отвисшей губы Марсельезы. Над бровями висела прямая пегая челка. Хвост дорогого животного украшала кисточка, придававшая крошке, по мнению ее стилиста и имиджмейкера Васечки, сходство с львицей или пантерой. Какое отношение кисточка имела к пантере, мастер парикмахерского дела не уточнял. Зато принадлежность Мерсью к семейству кошачьих казалась несомненной и была налицо.
Из сумеречного коридора прихожей Антон Павлович и его странное животное попали наконец в просторное кухонное помещение, где в полном габардиновом кресле сидела полная жена Антона Павловича Людмила Анатольевна Райская, втайне от мужа читавшая Дружинина. Увидев в руках супруги Александра Васильевича, Антон Павлович ничего не сказал, но так сморщился и задрожал подбородками, что Людмила Анатольевна тут же захлопнула «Поленьку» без закладки и занялась завтраком.
Антон Павлович и Мерсью, не пожелав изменнице «Доброго утра»,
В дверях собачонка обернулась и с удовольствием тявкнула. Людмила Анатольевна выронила диетическое яйцо.
Людмила Анатольевна любила мужа. Любя мужа, Людмила Анатольевна чувствовала свою обязанность читать его. Любовь требовала от нее этих исключительных усилий. Сам муж тоже требовал, чтобы его читали. Часто муж читал вслух. Муж читал хорошо, верно расставляя акценты, напряжение в паузах и изменяя голос при прочтении диалогов.
О чем читал муж, оставалось для Людмилы Анатольевны загадкой.
Читая, Антон Павлович пристально следил за женой тяжелым взглядом левого глаза. Правым глазом Антон Павлович читал.
Когда Антон Павлович читал «свое», нельзя было перебивать его, спрашивать или приподнимать бровь. Заметив приподнятую бровь на лице жены, Антон Павлович мгновенно вспыхивал, отбрасывал рукопись в сторону и пулей вылетал в туалетную комнату. Где запирался, впадал в депрессию и мог промолчать до ужина.
При прочтении Людмила Анатольевна сидела перед мужем, замерев как кролик перед удавом. Смотрела вдаль и, когда голос мужа приобретал трагические оттенки, доставала платок и всхлипывала.
Муж оставался доволен.
В сущности, муж был беззащитен и доверчив, как дитя. Подвержен влиянию магнитных бурь. Вспыльчив, капризен и не уверен в себе. Перемена направления и силы ветра могли довести Антона Павловича до отчаяния. Его обижали критики. Особенно негодяй Добужанский. Молодые нахальные авторы, саблезубые, как свора диких шакалов, мчались вслед Антону Павловичу, стараясь покрепче тяпнуть его за ляжку и отбить загнанную Антоном Павловичем в кювет литературную музу.
Литературная муза, изменчивая, как юная любовница, то бросалась от Антона Павловича Анной Карениной на рельсы, то изменяла мужу с фантасмагористом Лукуменко. То уходила к драматургу Дрозякину с первого этажа.
Соломон Арутюнович Миргрызоев, владелец издательства «Луч-Просвет», холодный расчетливый монстр от книжного бизнеса, питавшийся муками авторов, как Дракула кровью невинных младенцев, издававший Антона Павловича в твердом переплете и с иллюстрациями, давил литературную музу Антона Павловича договорными сроками.
Мымра Куликовская из редакционного отдела «Луч-Просвета» губила музу мужа препинательными знаками. Подрубала музе крылья. И резала Антон Павловича живьем.
Муж возвращался из «Луч-Просвета» мрачнее тучи. Муж говорил: «Выдра Куликовская убила сцену с газонокосилкой. Это конец!» Людмила Анатольевна не помнила, что именно это была за сцена, у мужа было много трагических сцен, связанных с газонокосилками, элеваторами, экскаваторами и эскалаторами. Но она опускала руки или взмахивала ими и произносила: «Боже мой! Антоша! Какой ужас, ни в коем случае не уступай!» Но Антон Павлович обреченно вздыхал, из чего Людмила Анатольевна заключала, что муж уже уступил сцену беспощадной Куликовской.