Нокаут
Шрифт:
Теперь уже плыло не живое существо — плыл автомат, робот. И истощив до предела остатки энергии, робот, последний раз взмахнув неуклюжими руками, ткнулся в прибрежный песок и замер.
…Медленно возвращалось сознание, оно занималось трудным зимним рассветом, с тягучей неторопливостью одолевая мрак. Фрэнк отполз к черному кусту, сел. Правая ступня ныла, левая сторона тела горела огнем, но в голове прояснилось, а это жизнь! «Викинг» несколько отдышался. «Что теперь?! — мелькнула мысль. — Куда идти? На той стороне — дорога, но дорога — это люди, а людей надо бояться. Вниз по реке километрах
Фрэнк встал, забрел в реку по колено, наклонившись, долго по-собачьи лакал воду. Затем он выбрался на берег, постоял в раздумье, вспоминая направление течения реки, и заковылял на северо-восток навстречу безмолвию и шелковому шелесту песчаных барханов.
…Он шел, увязая в хрустящем песке. К рассвету он обессилел, лег. Испуганная ящерица юркнула в песок. Фрэнк криво улыбнулся и вдруг сам стал быстро зарываться в песок. Он услышал гул самолета. Поблескивая серебристыми крыльями, чуть в стороне пронесся большой пассажирский самолет. «Викинг» выбрался из норы. На зубах скрипел песок, за шиворотом кололо, как иголочками. Он собрался с силами, встал, двинулся дальше.
Пески раскалялись, непокрытую голову нестерпимо жгло солнце. Фрэнк снял китель, обмотал его наподобие чалмы. Голове полегчало, но майка не спасала от ожогов тело. Он вновь натянул китель, а через полчаса ему показалось, будто стали плавиться мозги. К вечеру «Викинг» уже полз, в голове было темно, как в могиле, все существо его кричало: «Пить! Пить!» Наконец он уронил голову, затих.
Фрэнк очнулся от скользящего прикосновения. Лениво приоткрыл глаза: через него переползала желтовато-серая змея. Он оцепенел, в глазах забегали искорки. Змея не тронула, уползла, извиваясь и повиливая хвостом. Стенли собрал последние силы, поднял голову и не поверил глазам: вдали белели палатки!
Первой мыслью было вскочить, закричать, позвать на помощь. Он попытался даже подняться на ноги… «Стой! — одернул звериный инстинкт. — Куда?! Там люди! Подожди». И «Викинг» остался на месте. Вид палаток вливал в него новые силы, заставлял биться в нетерпеливой дрожи тело — скорей бы тьма!
И наступила тьма. Фрэнк подполз к ближней палатке, тихонько приподнял край… Тишина. На ящике теплится крохотный фонарик «летучая мышь», на кошме чуть слышно посапывает мужчина с профессорской бородой. «Викинг» вздрогнул: в головах бородача стояла большая фляга, рядом с ней рюкзак.
Фляга оказалась увесистой, как и рюкзак.
К утру кончились пески. Запрыгало в восторженной пляске сердце: по розовеющему горизонту, оставляя за собой темный и длинный султан дыма, бежала вереница крохотных вагончиков. «Викинг» допил остаток воды, проглотил целую пачку печенья. Холодея от радости и тревоги, словно подкошенный упал он в канавку и заснул мертвым сном.
…Сутки спустя товарный поезд, бесконечный, как неостроумный анекдот, подъезжал к древнему городу, в котором вот уже более пяти веков покоился прах завоевателя, низвергнутого с высоты своего величия смертью,
Состав, грохнув буферами, остановился перед семафором. Из-под брезента, прикрывавшего какую-то машину, стоявшую на четырехосной платформе, осторожно вылез грязный бородатый человек в изжеванном кителе с продранными локтями. Зажав в руке рюкзак, бородатый оглянулся, не спеша соскользнул с насыпи.
Город встретил Фрэнка утренним гомоном. Вид прохожих, пусть шла навстречу даже старушка, заставлял трепетать сердце, сжимать кулаки. «Что делать? — грызла ехидная мысль. — Куда податься? Порт-Саидов арестован… Где найти пристанище?..»
«Викинг» добрел до сквера, тяжело опустился на скамеечку в укромной аллейке. Рюкзака у него уже не было. Фрэнк выкинул его в глубокий арык, оставив себе лишь десять двадцатипятирублевок и серенькую книжку кассы взаимопомощи на имя Данилова В. С., сотрудника одного из московских научно-исследовательских учреждений. Очевидно, она принадлежала бородачу, спавшему в палатке.
В конце аллеи показался человек. Стенли насторожился. Человек медленно приближался… Фрэнк застыл от ужаса: к нему подходил, поблескивая очками, Вениамин Леонидович Нарзанов, философ-неудачник. Увидев «Викинга», Нарзанов остановился, как вкопанный, словно испугавшись оборванца, протер очки, высоко вздернув кверху жиденькие брови, и, наконец, пролепетал в крайнем замешательстве:
— Мсье Кота… Вы ли это!..
— Кхгмкг, — прохрипел «Викинг».
— Ах, простите! Опять ошибся. Ну, да… вы Сергей Владимирович! Но как вы изменились!
Фрэнку стало легче дышать. Он улыбнулся симпатичному чудаку с высшим образованием.
— Не подаю, гражданин, — ответил он голосом, хриплым и грубым, протянув Нарзанову ладонь, сложенную ковшиком. — Сам побираюсь… Поможем, гражданин, жертве алкоголя и наследственного сифилиса!
Вениамин Леонидович испуганно заморгал, щеки его покрылись багровыми пятнами. Срывающимися пальцами шарил он по карманам, бормоча:
— Ах, извините!.. Я знаю двух людей. Это непостижимо!.. Каприз материи. Еще Кант сказал… Нет, это Энгельс сказал… Тончайшая мысль! А я вас принял за других. От меня ведь жена ушла… борьба противоречий. Об этом я, кажется, говорил. А, это не вам! Теперь я учительствую здесь, в школе… Ах, вы же не в курсе дела!.. Ужасные дети. Смеются. Неуважительный коллектив. А Кант сказал… Ароматная мысль!.. Но как вы похожи!..
Попрошайка, изумительно смахивающий на француза Коти и писателя-мариниста Винокурова, осклабился:
— Похожий я?.. Это бывает. И я однажды ошибся, привели это меня в милицию, заводят к начальнику, а я и бахни: «Гражданин начальник, что с вами? Усы чернявые, на голове вместо волос лысина… Почему так изменились? Десять лет знакомы, а нонче узнать нельзя». И оконфузился я. Нового начальника, оказывается, поставили.
Нарзанов изумленно уставился на бродягу, сжав двумя пальцами лохматую рублевку. Глаза его отражали бешеную работу мысли. Десятки силлогизмов заполняли нарзановскую голову. На всех логических фигурах висели ярлычки с красивыми и непонятными, как заклинание, словами из учебника логики Челпанова: «Дарапти»… «Целярент»… «Каместрес»…