Ноль три
Шрифт:
Однажды стал выговаривать — да с легким раздражением, мол, говорю не в первый раз, а вам хоп хны, — зачем вы при бронхиальной астме ввели коргликон, когда достаточно эуфиллина — я этого больного знаю, ему достаточно внутривенного эуфиллина.
— Нет, Олег Петрович, вы неверно ставите вопрос, — спокойно ответил Сергей Андреевич, — если вы говорите об экономии лекарств, о том, что коргликона у нас не хватит до конца месяца — это одно. Если вы скажете экономить, я буду экономить. Но в данном случае именно этому больному коргликон показан, — и он так складно пропел хвалу сердечным гликозидам, что я даже
Так, что даже Алферов всплеснул руками и воскликнул:
— Пять баллов! Ну что же — в споре рождается истина.
Однако, не думаю, что это упрямство Сергея Андреевича ему нравилось. Небось, подумал тогда, что у него будут хлопоты с этим пареньком. Он непокладистый, неручной. Он, беда, говорит то, что думает. А мы от этого, благодаря усилиям Алферова, помаленьку отвыкли.
Но это ладно. А только Сергей Андреевич проявил себя самым неожиданным образом: он вдруг выступил на ближайшем собрании. Что удивило всех. Есть неписаный закон: ты молодой, твой номер дальний, ты, знай, слушай старших и помалкивай. В медицине послушание в период твоей выучки — штука обязательная.
А этот паренек взял слово на общем собрании. Ну, извинился: ему надо не говорить, а внимать, но у него есть оправдание — свежий взгляд, вот этим взглядом он и хочет поделиться.
— Первое: почему диспетчер грубит больным? Ночью и особенно к концу смены с больными разговаривают недопустимо. Несколько раз на вызове, вместо того, чтоб лечить, я долго успокаивал больных. Так они были накалены.
Наша бедная Зина пошла пятнами — так неожиданно было нападение Сергея Андреевича. Она ему как раз симпатизировала, даже щадила, а он налетел на нее.
И это была смелость с его стороны. Диспетчеров мы все побаиваемся, стараемся с ними не ссориться. Многие даже и заискивают. Что и понятно: от диспетчера зависит — послать тебя ночью на соседнюю улицу или в район за тридцать километров. И тут не нужно излишне геройствовать: как ни относись к работе, а все же ночью каждому больше нравится сделать ближний и легкий вызов, а не дальний и трудный. Все понятно.
Спорить с диспетчером — плевать против ветра. У нее так много маленьких хитростей, что ты всегда будешь стороной проигравшей. Если диспетчер тебя не взлюбит, тебе придется плохо. Твоя очередь ехать, вызов легкий и близкий, так она его чуть придержит до следующего вызова, и если он будет дальним, непременно всучит тебе, немилому, а на ближний пошлет того, кто ей симпатичен.
Вот так впрямую ругать диспетчера — отвага немалая. Ну, начальство ругает постоянно, это и понятно, грубость — бич повсеместный, диспетчер — зеркало «Скорой помощи», все так, но чтоб ругали свои же — это бывает редко.
К тому же все понимают, что работа диспетчера очень трудна. Тут и бесконечные розыгрыши по телефону, и ложные вызовы, и заигрывание молодых ребят с помощью матерных анекдотов, и немотивированная грубость, и пьяные — всего хватает.
Алферов похвалил Сергея Андреевича:
— Все верно. Сергей Андреевич говорит правильно: у нас диспетчера сильные, но грубоватые.
Но, оказывается, Сергей Андреевич только брал разгон.
— Второе: у нас плохие отношения между сменами. Дважды
— Конец месяца. Лимиты. Все же сами знаете, — сердито ответил Алферов.
— А я как раз не хочу этого знать. Мое дело — лечить. А уж обеспечить меня необходимым — ваше дело. Сегодня ночью поехал на сердечную астму. Кислорода нет. Морфия нет. Лазикса нет. Чем лечить?
— А вы, Сергей Андреевич, должны были вызвать бригаду. И у бригады должно быть все.
— Я был далеко в районе. Да и бригада не любит и боится ездить на сложные вызовы. Вот Всеволода Сергеевича я бы вызвал.
Это было уже вовсе неожиданно. Главное — тон Сергея Андреевича — требовательный, настырный. В последнее время все привыкли, чуть лебезя, просить, а тут нате вам — напор, а тут — обвинение.
— Но вы справились? Выкрутились? — чуть смешавшись, спросил Алферов.
— Я выкрутился, но в следующий раз могу и не выкрутиться.
— Но вы и сами виноваты. Уж кислород-то — ваша забота, Сергей Андреевич. Вы обязаны, я подчеркиваю это, обязаны проверить укомплектованность машины.
— Погодите, Олег Петрович, — не смог удержаться я, — как можно отвечать за машины, если у нас часто не бывает постоянных машин. Выездных единиц пять, а сегодня было только три машины. Вы посмотрите по журналу: на платформе пятнадцать минут лежала женщина без сознания, я сидел в этой вот комнате, знал, что она лежит в темноте и без сознания, и не мог к ней выехать — не на чем.
И вот тут случилось непредвиденное: вступила сухая, надменная наша Елена Васильевна.
— Нет, правда, Олег Петрович, машины меняются, так неужели нельзя, чтоб за аппаратуру отвечал кто-то один. Вот хоть старший фельдшер. Все равно ведь здесь сидит. Вот пусть и проверит, всюду ли есть кислород, — она явно нервничала и потому захлебывалась словами.
Как-то уж собрание докатило до конца, что-то там повнушал нам Алферов, но он был явно растерян, потому что все это было слишком уж неожиданно. То все привычная тишь да гладь, и вот тебе мальчик полез в бой, ну, с него что возьмешь — петух еще жареный не клевал тебя, но клюнет, клюнет, когда ты попросишь специализацию ли, летний отпуск или напомнишь про положенное тебе жилье. Но с него какой спрос? Нет спроса и с Всеволода Сергеевича, этот, известно, в каждой бочке затычка, да и обижен, что он теперь не первая скрипка в складном нашем оркестре, с ним тоже все ясно. Непонятно лишь поведение тишайшей предпенсионной Елены Васильевны. Ну, вот ей-то с чего возникать? Ох, аукнется, еще и как аукнется.
— Нехорошо, Всеволод Сергеевич, нехорошо, — с досадой сказал Алферов, когда мы с ним выходили из общей комнаты.
— Что — нехорошо? — удивился я.
— Нехорошо настраивать молодежь против меня, — как-то уж очень горько сказал он.
— Клянусь вам, я ни слова не говорил Сергею Андреевичу, — почему-то стал оправдываться я. Слишком уж много горечи было в его словах.
Главное — чистая правда, мы с Сергеем Андреевичем ни разу не говорили о своем заведующем (как-то мне и в голову не могло прийти жаловаться юному доктору на начальство).