Non-stop – Не останавливаться
Шрифт:
Катерина летела вниз по лестнице, перескакивая через две-три ступени. В холле с встревоженными лицами стояли и тихо переговаривались Никита и Иван.
– Никита, дети на тебе. Одеть, накормить и отвезти в садик, – Наталья говорила тихим, не терпящим возражения голосом. – Мы с Катей и Иваном – к Володиным.
Они практически бежали. Первый этаж дома соседей был залит желтым тревожным светом, второй и третий уходили в глухую темноту ночи, создавая атмосферу глубокой, какой-то страшной, прощальной печали. Ниночка, невысокого роста женщина, хрупкая как девочка, больше похожая на школьницу, чем на мать троих детей, стояла черной горестной фигуркой в освещенном дверном проеме.
– Он там, –
– Температура? – взбегая на крыльцо и не здороваясь, спросила Катерина.
– Сейчас тридцать девять и восемь.
– Стул был? Мочится?
– Нет…
– Давно?
– Я не помню, – захлебнулась она слезами.
В гостиной на большом диване на правом боку, подтянув ножки к животу и закрыв глаза, прерывисто дыша, укрытый огромным клетчатым пледом, лежал мальчик. Кожа на его лице была серовато-зеленой, на висках мелким бисером блестели капли холодного пота, под закрытыми глазами залегли огромные, черные, в пол-лица тени, губы были покрыты сухими корками, личико осунулось от страданий и стало каким-то очень взрослым. Виктор, его отец, каменной глыбой стоял перед ним на коленях, заслоняя сына своим телом от всех, даже от самой смерти.
– Петенька, солнышко, ты меня слышишь? – осторожно оттесняя Виктора от дивана и занимая его место, мягко произнесла Катя, становясь перед мальчиком на колени. – Петенька, открой глазки, посмотри на меня, это же я, тетя Катя.
Ресницы ребенка дрогнули, с трудом приподнялись тонкие, ставшие полупрозрачными веки, и Катя увидела его покрытые мутной пленкой глаза. Взгляд, ничего не выражая, блуждал, ища того, кто говорил, на минуту задержался на ней и угас. Он не узнал ее.
– Петя, Петенька, покажи мне язык. Пожалуйста, открой ротик и покажи мне язык, – команды до него доходили плохо, но он все же смог высунуть самый кончик. Этого было достаточно, чтобы увидеть – язык сухой и покрыт белым налетом, пульс – за сто ударов в минуту, живот вздут и напряжен. Катя попробовала мягко нажать на переднюю брюшную стенку, и ребенок отозвался болезненным тягучим стоном, и маленькая, будто маслянистая, слеза выкатилась из угла глаза.
– Больно, – еле слышно простонал он. – Мне больно.
– Маленький мой, попробуй подышать животиком, ну хоть попробуй, – головой она понимала – просьба абсолютно бессмысленна, он не сможет, а сердце категорически отказывалось верить в то, что сейчас перед ней разворачивалось. Ответом было молчание и прерывистое поверхностное дыхание. Вся клиническая картина и эта вынужденная поза с подтянутыми ногами – все складывалось так, что ей стало страшно…
– Пить… – тихо простонал малыш. Нина с Виктором, опережая друг друга, рванулись к сыну.
– Не поить! – успела крикнуть Катя, одновременно набирая номер на мобильном, и сама, испугавшись своего голоса, уже тише добавила: – Не поить. Нельзя. Только губы смочите …
Она уже была готова трясти трубку, чтобы хоть как-нибудь ускорить соединение, когда та наконец ответила.
– Катя, с ума сошла?.. Пять утра… – хриплым со сна голосом ответил ее мобильный.
– Геннадьевна, быстро проснись. У меня ребенок, шесть лет, перитонит, возможно перфоративный аппендицит. Почти терминальная стадия… Мы за городом, по Выборгскому шоссе… Быстро соберись – куда нам его везти? Мы сейчас выезжаем. Твоя задача – звони туда, нас должна ждать развернутая операционная, кладу трубку – перезвони мне. Слышишь, срочно!! Мне! Срочно! Надо знать, куда нам ехать. Еще раз повторяю: мы уже выезжаем.
Когда она обернулась, на нее с ужасом смотрели четыре пары глаз. Терминальная стадия – это было понятно всем.
– Наталья, останься с их мальчиками, – спокойно, будто ничего особенного не происходит,
Через десять минут они уже мчались по шоссе в город. Когда стрелка спидометра, нервно подрагивая, замерла в районе ста пятидесяти километров в час, они, не сбрасывая скорости, пролетели пост ГАИ, и от него тут же отделились две машины с проблесковыми маячками, догнав их внедорожник, взяли его в клещи. Одна машина шла перед ними, другая аккуратно пристроилась сзади. Катя, сидя на переднем сидении, обреченно закрыла глаза. Единственное, о чем она могла думать: сколько они потеряют времени на объяснения с гаишниками, когда у них сейчас каждая секунда на счету. Но не было многократно усиленных мегафоном требований немедленно остановиться, и никто не стрелял по колесам. Она открыла сначала один глаз, затем второй. Ситуация не изменилась – гаишники с мигалками впереди и сзади, стрелка спидометра перелетела через цифру сто семьдесят. И вдруг неожиданно прерывистым воем, разрывая предрассветную тишину, ударила сирена.
– Перекресток, – даже не поведя бровью, пояснил Иван. – Они нас сопровождают… У меня друзья в ГАИ…
Зазвонивший у Кати мобильный прервал его объяснения, она успела сказать: «да», «хорошо», «перезвоню».
– Нас ждут на Литовской, в Педиатрической академии. В приемном покое.
– Это недалеко, мы уже на Энгельса, – спокойно произнес Иван и, набрав номер на своем мобильном, не повышая голоса, сказал: – Литовская, Педиатричка.
В ответ гаишники включили сирену, и им везде был дан «зеленый коридор». В клинике все было быстро. Врачам, встретившим их у входа, было достаточно одного взгляда, брошенного на едва виднеющееся из-под одеяла лицо ребенка, чтобы понять всю критичность ситуации. Выхватив его из рук Виктора и крикнув: «С нами только мать», они бегом скрылись за дверью приемного отделения. Нина, как была, в домашнем халате и тапочках, быстро семеня, побежала за ними, прижимая к груди пластиковый пакет с документами.
– У него живот заболел еще вчера утром, – ровным, без каких-либо эмоций голосом заговорил Виктор, – но он ел и играл, мы думали, что он просто в садик идти не хочет… А вечером боли стали сильнее, и его вырвало, и вроде стало легче. Мы решили, что отравление, и дали активированный уголь. В час ночи он проснулся и сказал, что снова болит живот, и появилась температура. Невысокая, тридцать семь и пять. Мы вызвали скорую. Те приехали быстро. Их доктор сказал, что это отравление и ничего страшного нет. Сказал: «Давайте побольше пить, если будет плохо, вызывайте», и еще укол сделал, сказал «обезболивающее». Петя поспал. Поспал совсем недолго, а потом ему стало совсем плохо…
Они втроем стояли в холодном коридоре приемного покоя, и то ли от холода, то ли от стресса Катерину начала бить мелкая противная дрожь, которая зародилась где-то в животе и очень быстро охватила ее всю, от кончиков пальцев на ногах до макушки. Иван снял с себя легкую куртку и, укутав, крепко обеими руками прижал к себе, стараясь согреть. Время тянулось бесконечно долго.
– Кто здесь с Володиным приехал? – громко спросила появившаяся из ниоткуда полная, с тяжелым, отекшим от усталости лицом дама в белом, не первой свежести халате и, не дождавшись ответа, сразу направилась к ним, профессионально вычленив их из массы толкущегося там народа. – Вы же Володины? Мне сказали, что среди вас есть врач…