Non-stop – Не останавливаться
Шрифт:
Ураганом сметя в дорожную сумку косметику, бытовую мелочовку, так необходимую в подобных поездках, она бросила сверху кое-как сложенный спортивный костюм и уже на него с нежностью уложила бутылку итальянского (по утверждению продавца) сухого красного вина с серебристой этикеткой, на которой витиевато и совершенно нечитабельно было выведено название. Туда же последовали несколько вакуумных упаковок с московскими деликатесами (визуально ничем, кроме ценников, не отличающихся от таковых, продающихся в ее родном городе). Все было куплено накануне в небольшом магазинчике рядом с отелем. С удовольствием осмотрев «джентльменский» набор гостинцев и застегнув сумку, она, не сбавляя темпа, провожаемая удивленным взглядом коридорной, покинула «отель-ночлежку».
Она успела на вокзал, успела поменять билет, успела на нужный поезд и успела восстановить сбитое дыхание еще до того момента, как началось движение электропоезда. Все складывалось наилучшим образом, и через несколько часов – здравствуй, милый дом! Катя поудобнее устроилась в кресле, задумавшись, что столько везения – это не к добру. Но вроде поводов для глобальных неприятностей на горизонте не наблюдалось, и она, легко разогнав дурные мысли, задремала.
***
Он
Он не любил поезда, но еще больше он не любил самолеты. Он их боялся. Однажды в одной из горячих точек, где пришлось проходить службу, подбили вертолет, в котором летела его группа. Они падали бесконечно долго, а потом был оглушительный взрыв. В том месиве из одиннадцати человек выжили трое… Прошло много лет, он давно ушел из армии, но почти каждую ночь ему снилась падающая с нарастающим свистом огромная машина… Никто из команды не кричал, они смотрели друг другу в лица, до последнего не веря, что это конец… И в этот момент он просыпался. Ничто не помогало забыть тот кошмар. Ни алкоголь, ни женщины, ни наркотики… и тогда он начал изматывать себя работой. Той работой, для которой, наверное, и был рожден, – он продолжил воевать, возглавив охрану человека, к которому испытывал двойственные чувства.
Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, кто есть кто. Хозяин не просто занимал место в высшем эшелоне криминалитета – если он и не был самим Зевсом на криминальном Олимпе, то уж точно его правой рукой. Но он старался об этом не думать, считая, что по большому счету его это не касается и он не вправе судить о моральных качествах своего работодателя. У шефа был ум, отточенный до уровня лазерного скальпеля, железный характер, ни с чем не сравнимая выдержка и еще огромное везение. Все это стало основой его несметных богатств и почти неограниченной власти. При устройстве на службу собеседование с ним проводил САМ, и тогда он сразу расставил приоритеты. Никаких темных дел и заказных убийств, только охрана, но охрана на самом высоком уровне – серьезнее, чем у президента, потому что у того врагов меньше. САМ согласился – у него для грязных дел существовала другая команда – «тайная канцелярия». Возглавив службу охраны, он не стал делать вид, что ничего не знает о существовании «канцелярии», приняв ее наличие как факт и максимально от этого дистанцировавшись – хватало своих забот.
За окном стремительно летящего сквозь густую темень поезда иногда прорывались полоски света мелькавших фонарей. В пустом вагоне бизнес-класса, где он был единственным пассажиром, сгустился полумрак, кто-то предупредительно выключил верхний свет, и из углов, подрагивая, потянулись темные тени. Он нажал на одну из кнопок, расположенных на ручке кресла, и оно мягко приняло почти горизонтальное положение.
Через несколько часов он будет в Питере, и ему должно хватить этих пяти дней, что так «милостиво» дал хозяин в счет мифического отпуска. Информация питерской группы не радовала. Два дня пропали впустую. Вот уж действительно: хочешь, чтобы дело было сделано хорошо, сделай его сам. Хотя кто мог подумать, что у этой девицы окажется столько прыти. Как ей удается так лихо скрываться от трех профессионалов? А в том, что эти мужики знают свое дело, у него не было никаких сомнений. Это он знал совершенно точно. Так что им мешало? И еще Матвей… К «тайной канцелярии» было не подступиться. Если кто-нибудь попадал в их руки, то надежды увидеть или даже узнать, что стало с этим человеком, не было. Он сжал губы, на скулах невольно задвигались желваки, и в глазах заплясал ледяной огонь. Никто не знал, что они с Матвеем друзья… больше, чем друзья, больше чем братья… Матвей был вторым, кто выжил тогда… Он вздрогнул от удара памяти. Сейчас надо решить питерский вопрос, и если окажется, что кто-то или даже все из этой «канцелярии» виновны в исчезновении Мотьки… они пожалеют, что родились на свет… даже если в этом замешан САМ… им ничего не поможет, их никто не спасет. А потом он возьмет под опеку сына Матвея, Матвея-младшего, и его мать. И невольно порадовался, что у него самого личная жизнь «почасовая». Блондинки и брюнетки, шатенки и рыжие, известные, с неприступным видом мелькающие почти на всех телеканалах, и не очень, стройные и пухленькие – всякие. И при этом ни забот, ни обязательств – только «цена вопроса». И это его устраивало. Прошлое возвращалось к нему только во сне, настоящее было выверено до минуты, а вот будущее – здесь возможны варианты. Вот это-то ему и не нравилось. Когда «возможны варианты», то может произойти и такое, о чем меньше всего думаешь, а неожиданностей он не любил. В граде Петровом его ждали неотложные и весьма серьезные дела. Казалось, все проще простого. Адрес известен, фотографии во всех ракурсах, все данные вплоть до количества зубных пломб… и ничего. Ее нигде не могут найти. Может, у нее новый любовник и она сменила гнездо? Даже если она спряталась в аду, он знал, что все равно ее найдет, только на это понадобится больше времени. За окном замелькали знакомые пригороды. Поездка подходила к концу, и он с облегчением вздохнул.
***
Работа в родильном доме, состояние хронического экстрима быстро научили ее использовать для отдыха каждую свободную минуту. Закрыла глаза в Москве, открыла в Питере. Результат такого отдыха: затекла спина, шея, плечи и ноги. Казалось, что комфортно себя чувствуют только нос и уши. Ко всему, еще и настроение – в душе занозой засела появившаяся еще до сна какая-то пакостная тревожинка.
«Все хорошо. Сегодня все идет просто замечательно, – произнесла про себя с максимально возможной уверенностью Катерина, одновременно потянувшись так, что от раздавшегося хруста в спине едва не заложило уши. – А до завтра еще дожить нужно, хотя завтра суббота, и, соответственно, тоже ничего плохого случиться не может, потому что выходной. К тому же у меня все просто замечательно: и дома, и на работе. Ну и что мне еще надо? – спросила она сама себя. – Конечно, еще много и много чего надо, но основная база все же есть, а остальное (надо обязательно верить в лучшее!) приложится». Вся эта мантра для поднятия
На перроне, где торопливо двигались немногочисленные приехавшие, ее уверенным шагом обогнал высокий, худощавый, в удлиненном черном пальто мужчина. Он шел, не обращая ни на кого внимания, но вокруг него была такая аура, что все, кто оказывался на его пути, расступались, давая дорогу. На него трудно было не обратить внимания, и Катерина тоже невольно проводила его взглядом, пока он не скрылся за большими, с замысловатыми витражами дверьми.
Катерина нырнула в салон такси очень «эконом-класса», которое она вызвала сразу, как вышла из вагона, и чьим преимуществом был быстрый приезд и очень, просто очень демократичные цены. Именно поэтому она была готова выдержать специфический запах, обязательно сопровождавший такие машины, их водителей, говорящих с ярко выраженным южным акцентом и совершенно не знавших ее любимый город (да благословен будет тот, кто создал «навигатор»). Но на этот раз опасения не оправдались. Салон был чист, умеренно попахивало бензином – водитель извинился, мол, только с заправки, и, не следуя слепо указаниям подозрительно радостного женского голоса, вещавшего из черной коробочки с ярко светящимся экраном, не путаясь в переулках спального района, довез быстро, да еще и сдачу дал в полном объеме, не стеная при этом, что у него нет, ну, абсолютно нет никакой возможности разменять тысячу рублей. В машине она напрочь забыла о странном «черном человеке».
Дверь в подъезд была привычно распахнута. Летом прорвало трубы с горячей водой и затопило подвал. Аварию ликвидировали, но запах сырости настолько въелся в стены, что при глубоком вдохе, проникая в легкие, рвал их в клочья, вызывая при этом судорожный кашель. На общем собрании жильцов было решено, во имя сохранения остатков здоровья проживающих и пока не проведут ремонт, оставлять парадную открытой в надежде, что запах постепенно выветрится сам. Но лето закончилось, близилась середина осени, по стенам поползла плесень, к сырости присоединился запах гнили, а о ремонте никто даже не заикался.
Катерина, сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, в итоге решила, что «перед смертью не надышишься» и идти все равно придется, нырнула в полутемный подъезд. Стараясь подольше задерживать дыхание, она в быстром темпе, перескакивая через две ступеньки, бежала на четвертый этаж. Мысль, что дома ждет «одинокий, голодный и холодный» Вини, который её отсутствие более суток воспринимал как личную трагедию, а командировки на несколько дней – настоящим концом света, закружила и придала сил.
На лестничной площадке между вторым и третьим этажами в позе римского патриция на отдыхе, крепко держась за перила, как всегда весь грязненький и пьяненький, грустил Жорик. Он жил в соседней с Катериной квартире, слыл этаким местным дурачком и тихим алкоголиком. Родившись в восьмидесятые, он подростком (когда гормоны неудержимо били в голову) на волне вседозволенности просто влетел в «лихие» девяностые. Его семья по тем меркам была благополучная: пара ларьков – дешевое спиртное, сигареты, чипсы и жевательная резинка – позволяли не зависеть от социальных выплат типа зарплаты от государства или пенсии. Родители Жорика дни и ночи проводили в борьбе за жизнь в мире дикого капитализма. Они изо всех сил старались расширить свой бизнес, увеличивая количество ларьков, которые в то время «украшали» практически все автобусные остановки. Поэтому момент, когда сыночек перестал ходить в школу, «бизнесмены новой волны» как-то пропустили. Жорик не только решил, что образование ему ни к чему, но и связался с себе подобными представителями «позолоченной» молодежи спального района. Это подрастающее поколение не хотело учиться, тем более работать, тусило на деньги родителей и считало, что им все обязаны. На одном из таких сборищ, во время очередных посиделок Жорик получил пару раз битой по голове. Следствием такого «тесного» общения была закрытая черепно-мозговая травма с кровоизлиянием в мозг, а так как голова у него и до того момента была не самым сильным местом, то после произошедшего дальнейшее развитие этого мыслительного органа и вовсе остановилось. Больше года он провел в клиниках и санаториях. Едва его руки и ноги начали двигаться, Жорик с радостным блеском в глазах вернулся на улицу к своим братанам (к тем, кто был еще жив или не сидел в местах не столь отдаленных) и тут же почти у собственного подъезда получил несколько ножевых ранений. В итоге новоявленный «гроза района» лишился одного легкого и большей части кишечника, но остался жив и, получив нерабочую группу инвалидности, стал пить. Родители его развелись, поделив все движимое (кроме сына, на него никто из них не претендовал) и недвижимое, и зажили каждый своей жизнью. Многострадальный Жорик от своей семейки получил откупного в виде малюсенькой квартирки в старенькой хрущевке и ежемесячного денежного пособия, скудного до неприличия. Взамен предоставленным «любимыми родителями» щедротам он пообещал никогда не напоминать им о своем существовании и, кажется, действительно о них напрочь забыл. О его жизненной истории знали все жильцы пятиэтажки и помогали чем могли, особенно старались сердобольные старушки, которыми изобиловал не только их дом, но и весь район.
– П-п-привет, – заплетающимся языком произнес Жорик и, цепляясь грязными руками за лестничные перила, попытался приподняться, но, быстро осознав бесплодность своих попыток, устроился поудобнее и замер в полусидячем положении.
– Жорик, ты так вальяжно здесь возлежишь, прямо загляденье, – улыбнулась Катя. – Давай руку, помогу до квартиры дойти, сидеть на ступеньках очень холодно, еще простынешь.
– Мне не до-омой, это я вниз иду, – с трудом подбирая слова, еле выговорил Жорик, пожевал что-то невидимое и с гордостью добавил: – В гости… к да-аме…