Нора, или Гори, Осло, гори
Шрифт:
Но фотография Норы не была заурядной. Она оставалась во мне, она жгла и трепетала на ветру, словно флаг. Я смотрела то в окно, то на пожилую пару. Книга выскользнула у меня из рук. Улыбка, локоны, губы. Я пыталась собрать воедино все, что знала о ней, – обрывки разговоров, случайно оставшиеся в памяти подробности. Она работала в детском саду. Hun kobte toj for sin lon [1] .
Эмиль сидел уткнувшись в книгу.
Мне было известно, что они встречались около года, что Нора на несколько лет младше нас и что познакомились они в университете в Копенгагене. После того как Эмиль получил место на курсе шведского (несколько недель он был в листе ожидания), они перестали планировать совместную
1
Покупала одежду на свою зарплату (дат.).
Но теперь мне было не до смеха.
Мы проехали уже половину пути. Судоку-пара вышла в Слагельсе. Мы переехали через мост, где когда-то маршировал Карл Десятый Густав – хотя нет, в те времена моста еще не было. Эмиль рассказывал, что еще в девяностые с Зеландии на Фюн можно было попасть только по воде. Мы пересекли границу, проехав по мосту Большой Бельт. Внезапно у меня возникла мысль: куда я денусь, если все пойдет не так? Эмиль каждое лето неделю проводил в доме родителей, пока те отдыхали на курорте в Ютландии. И обычно брал с собой свою kaereste. Два лета подряд он ездил с Норой, первый раз – во время их романа, второй – через несколько месяцев после разрыва. В последний они устроили себе секс-каникулы, которые закончились для Эмиля болезненными мочеиспусканиями, зудом и диагнозом «хламидии» (Нора уже успела насладиться ночной жизнью Осло).
Теперь была моя очередь любоваться Оденсе в летнем уборе и добавить еще один флажок к скандинавской гирлянде Эмиля. Я гадала, собирается ли он увенчать гирлянду финским треугольничком, но воздерживалась от расспросов. Сиденье было липкое от жары, но мне нечем было его вытереть: все пропиталось водой и потом. Поезд несся вперед. О Дании я не знала ничего. Что делать в чрезвычайной ситуации? Звонить 911? Что, если у меня украдут кошелек и мобильный? Как я вернусь домой? Что, если я попаду в автомобильную аварию? Пойдут мои органы на донорство или нет? Или меня просто кремируют? Эмиль отложил книгу.
– Она скоро приедет в Копенгаген.
– Вы увидитесь. – Это не был вопрос. В горле у меня стоял ком, напоминая, как детстве каждый воскресный вечер меня тошнило из-за страха перед первым уроком в понедельник – физкультурой.
– Да, – ответил он. И повел плечами. Не небрежно, а равнодушно. Они встретятся и будут говорить о прошлом, о том, чем каждый сейчас занимается, наверстают упущенное. Он собирался мне сказать, но, должно быть, забыл.
– Но теперь ты знаешь.
Теперь я знала.
Я сидела и размышляла.
Что я тут делаю? В этом поезде, с этим человеком, внезапно превратившимся в незнакомца. Просто чье-то тело. Мужчины такие большие. Большие руки, большие ступни. Их тела способны опрокидывать вещи и причинять более серьезный вред. Он мог бы ехать с Норой. Она могла бы сидеть здесь на моем месте со своей гладкой норвежской кожей. Здоровый экземпляр с чистыми внутренностями. С высокой резистентностью. Она бы болтала с ним на своем певучем Осло-диалекте (ослином диалекте?). Ее бы эта поездка не вывела из равновесия. Она уже проделала это два лета подряд. Нора, раскрой свой секрет! Как соперничать с победителем? Двукратным чемпионом? Мое лицо не могло составить ей конкуренцию. Его отсеяли бы в отборочном туре. Раз она все равно собиралась в Копенгаген, то могла бы ехать прямо в Оденсе. Появилась бы в проходе вагона и вежливо сказала по-норвежски: «Простите, мне кажется, вы заняли мое место». Думаю, я бы вскочила без промедления. Я снова вызвала в памяти ее лицо на фотографии и попыталась определить, что именно порождает это ощущение тяжести на сердце. Картину можно разобрать на кусочки – пиксель за пикселем. В ней должно быть что-то, что поможет ее обезоружить.
3
Леса зеленее, кроны ценнее
Оденсе оказался обычным маленьким хмурым городком с малоэтажной застройкой. Совершенно чужим. Когда мы вышли на перрон, асфальт оказался раскаленным – он долго поджаривался на солнце. На мгновение я была близка к тому, чтобы схватить сумку и запрыгнуть в поезд, уходящий в обратном направлении. Но там позади тоже ничего не было. Я находилась нигде. Сесть к отцу Эмиля в машину казалось так же немыслимо, как и попытаться вернуться в Копенгаген. Мне не на кого было опереться. В страхе, что упаду, я пошла к скамейке. В руках у меня были сумки, так что я могла разбить лицо. Все тут было незнакомым. Внутри, снаружи. Я чувствовала, что теряю равновесие. Моя подруга Нарин любила говорить: «Если стоишь в яме, перестань копать». Абстрактный совет, трудно применимый на практике. Что тут яма, что – лопата, что – я?
– Я хочу домой, – сказала я.
Эмиль зажег сигарету. Вид у него был грустный. Он сказал, что все хорошо.
– Давай сядем?
Мы закурили. Эмиль поделился со мной своими голубыми «Кингс», царапающими горло. Мне хотелось лечь на горячий асфальт. Вскоре Эмиль начал показывать мне здания: недавно построенный пешеходный мост, вокзал, в котором показывали кино, церковный шпиль. Позвонил отец Эмиля – сказал, что подъезжает к станции. Мы поплелись по мучительной жаре на парковку. Видимо, близился дождь.
Нора оставалась со мной весь вечер. В машине, пока Эмиль с отцом неспешно болтали, а я разглядывала в окно ипподром; на экскурсии по саду (клубника, виноград в теплице); в доме – таком чистом, датском, успокаивающем. Ханне и Свен показали мне запасной велосипед для гостей. Я положила руку на седло и почувствовала, что она здесь сидела. Веснушки, губы, локоны. И разумеется, задница. В ушах гудело.
Мы сели ужинать в доме, и вскоре начался дождь. Крупные тяжелые капли и датский ветер. Раскаты грома. В компании родителей Эмиля гул в голове стих. Мать рассказывала о детях в детском саду. Они с Эмилем были похожи, и мне нравилось смотреть, как они болтают, нравились их голубые глаза за стеклами очков. Ханне и Свен оказались дружелюбными и ненавязчивыми. Они рассказывали о предстоящей поездке в отель «Свинеклёв» – курорт на морском побережье. Стол покрывала финская скатерть с узором из крупных цветов. Ради меня приготовили вегетарианский ужин. На десерт подали датские булочки – Эмиль рассказал родителям, что я их обожаю. Симпатичная семья с двухэтажным коттеджем и машиной. При взгляде на них я чувствовала щемящую нежность и покой; так бывает, когда гладишь крольчонка.
Почему-то меня удивило, что родные края Эмиля выглядят так. Я познакомилась с ним в такой обстановке, где он казался датчанином до мозга костей, немного бунтарем. И от его дома я подсознательно ожидала чего-то другого, более сурового. Но Дания – это не только традиционные коричневые трактиры, где позволено курить, и строители, пьющие «Туборг» на завтрак. Не только сквоттеры на Нёрребро, старые тетеньки с сигарами «Черутти» и безумная улыбка Пиа Кьерсгор. Коттеджный поселок Solskinshojen, то есть «Солнечный холм», был словно картинка из детской книжки. Рядом находились луга для выпаса лошадей, большой ипподром, лиственный лес.
С одной стороны, мне казалось странным, что Эмиль вырос в таком месте. С другой – все встало на свои места. Эмиль был таким цельным, что делился своей цельностью с окружающими. Он не допустил бы, чтобы я упала на перроне и разбила лицо. Разумеется, нет. Мне хотелось, чтобы ужин длился вечно, хотелось купаться в этом теплом желтом свете, к которому Нора не имела никакого отношения. В котором ей не было места. Там сидела я. Я и никто другой. К сожалению, ужин закончился, и мы поднялись в спальню. И снова в голове начало гудеть. Бум-бум – звучало внутри. Звук проникал в уют, в желтый свет лампы, впуская внутрь колючую тревогу. Холодный привкус во рту. Эмиль сказал, что я могу уехать, когда захочу.