Нора, или Гори, Осло, гори

Фрид Юханна

Крокус тем не менее был заядлым курильщиком, и, доев бутерброды, мы вышли на балкон, чтобы он подымил. Эмиль обвел взглядом набережную, Кристиансхавн, спиральную башню и сказал:

– Там на кухне ты спросила, о чем я думаю… Я думаю, что люблю тебя.

У него горели щеки. Я ощутила их тепло под моими ладонями.

– И, – спросил он после того, как мы поцеловались, – мы теперь kaerester?

Я ответила, что да, и он сказал:

– Я перееду в Стокгольм.

Занавес.

Казалось,

именно об этом я всегда мечтала: чтобы какой-то человек ставил меня на первое место, первее всего остального в жизни. Мне нравились и последствия этого выбора: нам предстояло жить в одном городе. Внешние проявления были столь же важны, как и внутренние. Символы, как пишет Агнета Плейель, не плоды фантазии.

СИМВОЛЫно как проститься с человеком?A DIEU.Как отрезать еще живую часть самой себя?МУЖЕСТВЕННОСТЬ И ЧЕСТНОСТЬ.

Когда Эмиль сказал, что планирует переехать в Стокгольм, меня переполняло ощущение радости и значимости, легкое и простое, словно пузырики от шампанского в носу, и в то же время теплое и надежное, словно натопленная кафельная печь. Только много позже я поняла, как крепко наши отношения повязаны разлуками. Эмиль собирался переехать в конце августа, а весне и лету – где мы находились в тот момент – предстояло стать чередой прощаний на вокзалах, автобусных станциях, по телефону. Каждый раз, уезжая из Копенгагена, я испытывала необъяснимое, безграничное горе. Я выплакала все глаза, пока мы ожидали поезд в Стокгольм на 26-й платформе. Было мучительно смотреть, как состав покидает город и здания с улицами превращаются в далекие кулисы. Самой ужасной была остановка в Каструпе. Радость, которую я испытывала, проезжая аэропорт на пути в Копенгаген, теперь швыряли мне в лицо. Давали понять, что счастье временно, а разлука вечна. Новость о переезде Эмиля была огромным облегчением. Она означала, что мне больше не надо будет отрезать еще живую часть самой себя.

Но после короткого облегчения пришли сомнения. Внезапно мне вспомнилось, что Эмиль собирался переехать и в Осло тоже. Если бы они с Норой не расстались, сегодня он находился бы в Осло. Жил бы в норвежском общежитии, ходил с мечтательным взором вдоль улицы Карла-Юхана, возможно, в toppluva – норвежской спортивной шапке. Судя по всему, мысли о переезде в другие скандинавские столицы

давались ему легко. Может, его манила перспектива большого нордического турне.

Эмиль все отрицал.

– Я переезжаю в Стокгольм, потому что действительно хочу быть с тобой, – уверял он.

– Но ты ведь мог сейчас быть в Осло, – упрямилась я.

– Не думаю, что у наших с Норой отношений было будущее. Ничего бы не получилось.

В тот вечер я долго плакала. Плакала из-за Осло, из-за Хельсинки, из-за 26-й платформы на Копенгагенском вокзале, из-за того, что все временно и ничто не длится вечно. Из-за того, что каждые отношения строятся на повторениях. Слова и обещания, которым свойственно быть исключительными, продолжают повторяться. Другими устами, другим людям. Брак должен длиться вечно, но, поскольку мы живем в реальном мире и не властны над вечностью, иногда он длится меньше. Даже моногамия, несмотря на название, повторима. То, что должно было стать особенным и окончательным, распадается, а потом воссоздается в новой конфигурации. И речь даже не идет о браке или чем-то драматичном. Можно лежать на кровати своего партнера и гадать, сколько там лежало до тебя. И, как я полагаю, ваших отношений это прошлое не касается. Отношения и связи, которые когда-то казались вечными, не должны снижать градус восторга от новых отношений, которые тоже навечно. Может, это уменьшенная версия «навеки», с коротким послевкусием, но она тоже вселяет надежду. Общение, удовольствие не зависят от того, что было в прошлом. Настоящее не превращается в бледную копию прежних романов, прежних совокуплений, прежней милой свекрови, которая дарила тебе продуманные подарки на день рождения, – и тому подобное. Но, несмотря на все это, все равно странно быть с кем-то и осознавать: это уже было раньше. То же расстояние до лица другого человека. И есть что-то зловещее в том, чтобы идти по протоптанной другим человеком тропинке. Может, тропинке в саду свекрови. Наверно, это страх, что и тебя могут заменить, что ты никакая не особенная, просто тщеславное memento mori.

8

Окей, тогда пойду куплю мороженое

Был еще июль. Мартовское обещание и сентябрьский переезд отстояли далеко. Мне сложно было создать цельную картину. Нет, мне не хватало не просто последнего кусочка мозаики. У меня было много фрагментов по краям небесно-голубого и хвойно-зеленого цвета, но не было никакого представления о мотиве. Эмоциональная логика Эмиля была выше моего понимания. Она мне не давалась. Его конструктивные решения и идеи казались мне непостижимыми. Может, потому, что решали его проблемы, а не мои. А какие у него были проблемы? Я была его проблемой.

Конец ознакомительного фрагмента.