Нора Робертс. "Рожденная в грехе"
Шрифт:
– На сегодняшний день долгих взглядов с меня довольно, - вернула улыбку Шаннон.
– Мне уже пора возвращаться.
– Ах, да, вам еще стоит попутешествовать. Но вы непременно будете там, куда стремитесь, детка, а о том, где побывали, будете помнить всегда.
Странная женщина, подумала Шаннон, вскарабкиваясь на пологий каменный откос в направлении дороги. А может быть, затевать на обыденной почве эзотерические беседы - всего лишь еще одна характерная национальная черта? Оказавшись у дороги, Шаннон спохватилась: пожилая женщина была одна, а куда она направлялась?
Она повернула назад, с намерением предложить это, но взору ее предстал только пустынный пляж.
По телу пробежал холодок, сменившийся равнодушием, Шаннон пожала плечами. Женщина удалилась по своим делам, только и всего. А ей давно пора сесть за руль и возвернуть машину владелице.
Брианну она застала на кухне: в кои-то веки та сидела одна, неспешно потягивая пустой чай.
– А, это вы, - через силу улыбнулась она, поднимаясь, чтобы налить еще чашку.
– Хорошо покатались?
– Да, спасибо.
– Шаннон аккуратно вернула ключи на отведенный им крючок.
– Заодно смогла прикупить кое-что, и завтра займусь эскизами. Я заметила, на входе стоит чужая машина.
– Жильцы, в обед прибыли из Германии.
– Да у вас тут настоящий Отель Объединенных Наций, - ответа не последовало, и Шаннон удивленно вскинула бровь. Пусть она была и мало знакома с женщиной, но чужое беспокойство не могло укрыться от ее глаз.
– Что-нибудь случилось?
Брианна сцепила кисти рук, уличила себя в привычном жесте и тут же их разжала.
– Присядьте, пожалуйста, на минутку, Шаннон. Я надеялась, что у нас еще будет несколько дней, прежде чем приступить к этому разговору, но... меня загнали в угол.
– Понятно.
– Шаннон присела.
– Что ж, говорите.
– Хотите чего-нибудь к чаю? Здесь печенье и ...
– Не тяните, Брианна.
– Брианна вздохнула и села.
– Я, как всегда, трушу. Мне надо поговорить с вами о матери.
Чего стоило Шаннон, оставаясь внешне невозмутимой, собрать всю свою волю в кулак, - чутье подсказало, что придется наступать и обороняться одновременно. Сменился и тон голоса.
– Хорошо. Мы обе знаем, что я сюда не любоваться природой приехала. Что вы хотели мне сказать?
– Вы сердитесь, и я не вправе судить вас. Вы разозлитесь еще более, едва это все закончится, - Брианна потупила глаза в чашку, но лишь на мгновение.
– Испортить отношения - вот чего я так боюсь. Но медлить больше нельзя. Она сейчас будет здесь. У меня иссякли предлоги, чтобы отсрочить вашу встречу. Шаннон, я не могу лгать ей и делать вид, что вы обычная гостья.
– А в этом есть необходимость?
– Она же ничего не знает, вообще ничего.
– Брианна вскинула обеспокоенный взгляд.
– Ни об отношениях отца с вашей матерью, ни о вас.
Шаннон выдала холодную скупую улыбку.
– Вы и вправду так думаете? Мне доводилось такое наблюдать, - у блудливых мужей, как правило, жены имеют великолепное чутье.
– То, что произошло между нашими родителями - не блуд, но в другом я с вами согласна. Узнай мать об этом, - лучшего оружия против отца и желать было бы нечего.
– Брианне нелегко было это признать, стыдно было говорить об этом, но сейчас выбора у нее не оставалось.
– За всю свою жизнь не видела я и намека на любовь между ними, ни единого раза! Голая повинность, вызванная ею же черствость, стойкая обоюдная неприязнь.
Выслушивать подобное Шаннон было менее всего интересно, а потому она приняла еще более бесстрастный вид.
– Почему же они тогда не развелись?
– она поднесла к губам чашку с чаем.
– Не все так просто, - задумчиво произнесла Брианна.
– Церковь, дети. Да и привычка. Неприязнь матери к нему была велика, но, откровенно говоря, были у нее на то причины. Он совершенно не умел обращаться с деньгами, да и зарабатывать тоже. Деньги и все блага, с ними связанные, для нее имели и продолжают иметь ценность. Когда они с отцом встретились, она была увлечена певческой карьерой. Ей претило заниматься хозяйством и копошиться в земле. Но между ними пробежала искра, что ли... От этой искры появилась Мэгги.
– Ясно.
– А ведь у них с Мэгги, пожалуй, гораздо больше общего, чем казалось ранее.
– Он не имел привычки предохраняться.
Глаза Брианны вспыхнули гневом и пылкостью одновременно, - столь несвойственное им выражение изумило Шаннон, и она невольно залюбовалась увиденным.
– Вы не имеете права так говорить. Да, не имеете, даже вы, - ведь вы его совсем не знали. Он был чрезвычайно добрым, душевным человеком, - свыше двадцати лет подавлял свои личные мечты, чтобы только вырастить детей. Мэгги испытала всю силу его родительской любви, какая только может быть у отца. И лишь мать винила их обоих в том, что ее жизнь не задалась. С ним она спала только затем, чтобы родить меня, - выполнить обязательство, прежде всего перед церковью. Трудно представить для мужчины постель холоднее, чем эта.
– Вы не могли знать, что было между ними до вашего рождения, - прервала ее Шаннон.
– Нет, я знаю наверняка. Она сама рассказала мне. Мною искупила она свой грех, я стала ее епитимьей. Узнав, что беременна, она не сочла более нужным исполнять свой супружеский долг.
Шаннон покачала головой. Какое унижение должна испытывать Брианна, рассказывая подобное, - не меньшее, чем она сама, выслушивая это. Но Брианна отнюдь не выглядела униженной. Напротив, она, казалось, с трудом сдерживала ярость.
– Сожалею, но вряд ли смогу понять, почему люди остаются вместе при таких обстоятельствах, - это выше моих сил.
– Здесь не Америка, - все происходило в Ирландии, притом более двадцати лет назад, и я это рассказываю для того, чтобы вы смогли понять, как горестно было в доме. Отчасти эту горесть принял на себя отец, надо отдать ему должное. Но мать, как была озлоблена, так и осталась, - временами это все еще проявляется очень сильно. Узнай она, или хотя бы заподозри, что он обрел любовь и счастье с другой, - сжила бы его со свету. Ничто не смогло бы ее образумить, никакие доводы.
– А теперь ей придется узнать.