Норманны. Покорители Северной Атлантики

Джонс Гвин

— Отец, там снаружи сидит замечательная собака. Я никогда не видел такой прежде: она очень большая!

— Оставь ее в покое и не выходи на улицу, — ответил ему Торгильс.

И все-таки мальчик выбежал наружу. А это был медведь, который пришел сюда, спустившись с ледников. Он схватил мальчика, и тот громко закричал. Торгильс схватил меч и бросился на улицу. Медведь в это время играл с ребенком. Торгильс изо всех сил ударил зверя мечом между ушей и рассек ему череп, так что зверь замертво упал на землю. Торгильс схватил ребенка, который совсем почти не пострадал… Эйрик был не слишком обрадован этим поступком… Некоторые утверждали, что Эйрик был недоволен удачливостью Торгильса, позволившей ему убить медведя, тогда как сам Эйрик склонен был доверять злой удаче этого зверя». В сказании о Гудмунде Добром («Резенбок») излагается мрачная история команды корабля, сражающейся за провизию, а также тех трех человек, уцелевших в этих поединках, но все же умирающих в пути, совсем немного не дотянув до безопасного убежища.

В 1189 году корабль «Стангарфоли» со священником Ингимундом на борту потерпел крушение в Обигдире: тела семи человек были найдены четырнадцать лет спустя. Исходя из туманного свидетельства, можно заключить, что подобные инциденты

в то время не были редкостью, так что один человек по имени Лика-Лодинн вменил себе в обязанность обследовать северный Обигдир в поисках тел погибших моряков, которых он затем отвозил на юг для церковного захоронения. Но вернемся к поселениям. Люди, продавшие свои дома в Исландии и перевезшие свои семьи и имущество в Гренландию, не принадлежали, за редким исключением, к кругу охотников или исследователей. Они были солидными поселенцами, консервативными во всем, кроме выбора новой родины. Они занимались разведением скота, а для этого, как и предвидел хитрый Эйрик, им требовались хорошие пастбища. А их они в изобилии нашли не только вдоль побережья, но и по внутреннему краю фьордов — иногда совсем близко от полосы вечных льдов. Именно в этой внутренней области они строили из камня и торфа свои дома и коровники. Дома эти своей структурой и внешним видом сильно напоминали исландские жилища, хотя со временем на острове выработался свой, особый, гренландский стиль.

Сердцем норманнской Гренландии был небольшой участок, протянувшийся на 30 миль от мыса Эйриксфьорда через Эйнарсфьорд до Ватнахверви. Именно здесь условия жизни были лучше всего. Лето, пусть и непродолжительное, было теплым и солнечным, и именно в месте расположения этих норманнских ферм до сих пор находятся самые лучшие в Гренландии травяные пастбища. Расположение фермы в Браттахлиде, зеленеющими пастбищами и искрящимися потоками под защитной стеной холмов, можно назвать просто идиллическим. «Рассказывают, — сообщает автор «Королевского зеркала», — что в Гренландии замечательные пастбища и что там немало больших, хорошо обустроенных ферм». И снова: «Земля растит хорошие, душистые травы».

На Северной и Речной фермах в Браттахлиде могло содержаться соответственно от двенадцати до двадцати восьми голов крупного рогатого скота, а в хозяйстве епископа в Гардаре — не менее семидесяти пяти. Кроме того, там были лошади, привезенные из Исландии, овцы, козы и множество свиней. «Фермеры, — сообщает все тот же автор, — разводят в большом количестве овец и крупный рогатый скот и производят много молока и сыра. Люди питаются в основном этими продуктами и говядиной; едят они также и всевозможную дичь: например, мясо карибу, китов, тюленей и медведей». И разумеется, рыба — самая разная и жадно хватающая приманку.

На солнечных склонах холмов росло и вызревало зерно. Позднее колонисты обнаружили небольшое количество железной руды и занялись ее обработкой. Но всего этого было слишком мало. Дерево тоже ценилось на вес золота, поскольку своего — пригодного для строительства — на острове не было и приходилось пользоваться тем скудным количеством, которое прибивалось к берегам Гренландии из далекой Сибири. Поэтому торговля являлась насущной необходимостью для норманнов, и в течение какого-то времени она развивалась успешно. Среди первых поселенцев были люди, располагавшие собственными кораблями и охотно шедшие на риск ради выгодной сделки. Из Гренландии они вывозили меха и шкуры, а также веревки и канаты столь прочные, что они могли выдержать вес шестидесяти человек, Вывозили моржовую кость и белых соколов, столь высоко ценимых, что в 1396 году «герцог Бургундский послал Баязиду двенадцать гренландских соколов в качестве выкупа за своего сына»^{11}. Были там и медведи — белые гренландские медведи, которых в Европе дарили лишь прелатам и принцам (наиболее занимательный рассказ о них можно найти в исландской истории об Отуне Вестфиртере). Не меньшим спросом пользовались шерстяные изделия из Гренландии. Лейф Эйриксон, первый европеец, ступивший на Американский континент, считал, что шерстяной плащ, вкупе с поясом, отделанным моржовой костью, кольцом на ее руку и ребенком для ее колыбели будут подходящим подарком на случай разлуки с его возлюбленной Торгунной. Кроме того, гренландцы вывозили в другие земли тюлений жир и разные другие товары. Взамен им требовалось строительное дерево, железо, готовое оружие, зерно, континентальная одежда, а также солод, вино и церковное облачение. Но ни дерево, ни зерно, ни железо невозможно было достать в Исландии, поэтому их привозили прямо из Норвегии — и в течение какого-то времени привозили в достаточном количестве. Теоретически существование европейцев в Гренландии могло продлиться до бесконечности, если бы удалось сохранить этот торговый баланс. Так же как и эскимосы, они обеспечивали себя всем необходимым, охотясь и ловя рыбу в прибрежных водах. В дополнение к этому они получали от своих животных мясо, молоко и шерсть. Они жили в суровом мире, который, однако, был проникнут надеждой и верой в будущее. И потому этим солнечным утром их не пугала угроза плавучих льдов.

Они были слишком заняты, чтобы обращать внимание на дурные предзнаменования. Не успели еще люди полностью освоить земли Восточного поселения, как самые смелые из них двинулись дальше на север. И прежде чем в Западном поселении было возведено последнее жилище, в стране уже упрочилась новая религия^{12}. Затем в течение еще четверти века люди только и говорили, что о благодатном Винланде. Наряду с устной традицией развивалась письменная литература — стихотворная и прозаическая, наиболее ярким примером которой являлись «Гренландские деяния Атли». Изобилие китового уса и моржовой кости стимулировало развитие ремесел. Обитателям Гренландии необходимо было создать конституцию, в рамках которой им следовало жить, и законодательную систему, позволяющую существовать как единое общество. Роль, которую играли во всем этом Эйрик Рыжий и его сыновья, была не просто значительной, но, возможно, и решающей. Нам не вполне ясно, какое именно место занимал в колонии Эйрик, но то, что он был ее патриархом и

первым гражданином, не подлежит сомнению. Вероятно, должность его соответствовала должности священника, или же законодателя Исландии. Эйрику наследовал его сын Лейф, а Лейфу — его сын Торкель. И спустя еще сотню лет после смерти Эйрика Сокки Ториссон и его сын Эйнар, жившие на ферме Эйрика в Браттахлиде, «обладали наибольшей властью в Гренландии и на целую голову возвышались над другими людьми». Возможно, Сокки был одним из потомков Эйрика по крови или по браку. По словам Ивара Бардарсона, высшее гренландское должностное лицо всегда проживало в Браттахлиде. Но у нас нет более надежных сведений, подтверждающих, что главная должность в стране была наследственной. Подобно многому другому, конституция Гренландии была создана по исландскому образцу — с национальной ассамблеей, проводившей в жизнь новые законы страны. Таким образом, республика в Гренландии тоже могла существовать вечно. На деле же она прекратила свое существование уже в 1261 году, когда гренландцы признали над собой власть норвежского короля. Фактически они утратили свою независимость на год раньше своих сородичей в Исландии.

УПАДОК И ГИБЕЛЬ

Колония в Гренландии просуществовала вплоть до начала XVI столетия, и характер этого существования весьма занимал умы людей в позднейшее время. Гренландские поселения являлись северным форпостом европейской цивилизации, и их медленное вымирание в полузабытой стране, в условиях усилившегося холода, казалось людям, изучавшим историю этих поселений, наиболее ужасной трагедией норманнских народов. Исчезновение этих поселений так и осталось одной из неразгаданных тайн истории.

Ныне — по прошествии стольких лет — мы понимаем, что все в истории гренландских поселений находилось на грани возможного и допустимого. Они могли выжить лишь в том случае, если бы все оставалось как в самом начале, ни на йоту не изменяясь к худшему. В Исландии средневековый европеец оказался в экстремальных условиях, но все-таки эти условия допускали сохранение привычного им скандинавского образа жизни. Исландия лежала на грани обитаемого мира. Гренландия лежала за этой гранью. «Церковь в Гардаре, — писал в 1492 году папа Александр VII, — расположена на краю света», а путь туда лежит «по морю столь же бурному, сколь и необъятному». Поэтому одним из первых условий, необходимых гренландцам для выживания, было иметь свои собственные корабли, способные перевозить их через моря и океаны. Но вскоре в их распоряжении не оказалось ни денег на их постройку, ни подходящих материалов. А после того как они подчинились Норвегии, им просто запретили пользоваться ими. И с этого момента одно из главных условий выживания гренландцев вышло из-под их контроля. Теперь их могли уничтожить любые политические и экономические изменения за границами их государства, а забвение было для них столь же опасно, как и прямое нападение. Кроме того, число гренландских колонистов было ничтожно мало и даже в лучшие годы не превышало 3 тысяч человек. Население Исландии к 1100 году достигало примерно 80 тысяч человек. Огонь, лед, болезни и забвение со стороны внешнего мира снизили эту цифру до 47 тысяч к 1800 году. В Гренландии же не было такого количества человеческих жизней. Наконец, из всех европейских сообществ именно гренландцы были наиболее чувствительны к любым климатическим изменениям. Если для прочих европейцев чередование холодных зим и ненастных лет давало лишь повод для недовольства, то для гренландцев это было не чем иным, как предвестием их грядущей гибели.

По всей Северной Атлантике период с IX по XII век был относительно теплым временем^{13}. Если бы не это, вряд ли бы нам довелось узнать о гренландских экспедициях Гуннбьёрна и Эйрика Рыжего и еще в меньшей степени — о путешествиях к Винланду Бьярни Герьольфсона, Лейфа Эйриксона и Торфинна Карлсефни. В частности, при нынешней протяженности ледяных полей Эйрик Рыжий не смог бы совершить свое знаменитое путешествие (во всяком случае, именно тогда и в том направлении, в каком он плыл от берегов Исландии). В настоящее время он неизбежно встретился бы со льдом — будь то у восточного побережья Гренландии или на западе, возле Эйстрибиггда. Он же, судя по всему, плыл совершенно свободно. И хотя из 25 кораблей поселенцев лишь 14 достигли берегов Гренландии в 986 году, нет никаких сведений о том, что именно лед заставил их вернуться назад. В Исландских анналах «Конунгсанналл» за 1126 год имеется небольшая вставка «Стейнгрим во льдах». Нет никаких сомнений, что исландец, о котором идет речь, — это тот самый Иса-Стейнгрим, что в 1130 году связал свою участь с норвежскими купцами в Западном поселении. В «Эйнарс Таттр» также имеется запись о том, что летом 1130 года лед заполнил юго-западные фьорды и помешал норвежцам отплыть на родину. Но такое положение сохранялось недолго, лед вскоре снова отступил. За исключением этого случая в сказаниях о путешествиях в Гренландию и Винланд не содержится никаких упоминаний о льдах в море. Что же касается крушения у восточного побережья Гренландии Торгильса Оррабейнсфостри, то оно произошло непосредственно у берега и всего за неделю до прихода зимы. В целом, исходя из свидетельств северных сказаний, можно утверждать, что около 1000 года широта к западу от Снэфелльснеса до Ангмагссалика не представляла никаких проблем для мореплавателей либо потому, что в начале лета у восточного побережья Гренландии не было дрейфующего льда, либо (что более верно) количество этого льда было слишком незначительно. Иными словами, к востоку от Гренландии не было ничего, даже отдаленно похожего на дрейфующие льды позднейших столетий. Это подтверждается и тем руководством по плаванию, которое сохранилось в «Ланднамабок», а также сведениями навигационной карты епископа Гудбрандура Вигфуссона.

Это подтверждается и современными исследованиями по истории европейского климата. Существует немало свидетельств, позволяющих современным ученым заключить, что во время климатического оптимума (1000–1200) средняя температура в Западной и Центральной Европе превышала современную по меньшей мере на один градус, а в южной Гренландии среднегодовая температура была выше современной на 2–4 градуса. Соответственно этому повышалась и температура Северной Атлантики. Область постоянных льдов лежала к северу от 80-й широты, а дрейфующий лед редко опускается южнее 70 градусов северной широты. Поэтому нет никаких оснований не верить в путешествия норманнов к Гренландии и к материку Северной Америки, исходя лишь из современных климатических показателей.