Ностальгия по чужбине. Книга вторая

Шагал Йосеф

12

Каир.

Международный аэропорт Халилья.

Февраль 1986 года.

События последних нескольких дней развивалась именно в том направлении, которое, собственно, и предсказывал Моти Проспер. Вернувшись в Каир и получив от своего босса разрешение провести уикэнд в Лондоне, Серостанов ровно на полчаса заехал на свою квартиру, толком даже не глядя, побросал какие-то вещи в дорожную сумку и заказал такси. На серию из двух долгих, настойчивых телефонных звонков, пронзительно возвещавших

о себе в течение этого получаса, Николай не откликнулся, предоставив это автоответчику. Скорее всего, звонил кто-то из его приятелей и, наверное, Николаю следовало ответить. Но он этого не сделал. Даже самому себе Серостанов не хотел признаваться, что вот уже третьи сутки испытывает давно уже забытое, жалящее чувство непроходящего страха.

Страха перед абсолютной неизвестностью…

В такси, по дороге в аэропорт, Николай несколько раз проверился, и хотя ни одна из нескольких десятков следовавших за ними машин не вызывала подозрений — привычный каирский автобардак с нетерпеливыми гудками, визгом тормозов и отчаянными проклятьями — тревожное ощущение беспокойства продолжало свербить душу…

Без осложнений пройдя таможенный контроль и оказавшись в свободной зоне, Николай с облегчением вздохнул и посмотрел на часы — до посадки оставалось чуть меньше сорока минут. Купив в киоске свежий номер «Таймс», Серостанов уселся в углу бара, заказал немолодому официанту с роскошными, как у маршала Буденного, усами светлое пиво и, развернув газету, углубился в статью о кризисе в британской угольной промышленности. Из великого множества проблем, свалившихся на него за последние несколько дней, бедственное положение шахтеров Манчестера волновало Серостанова в самую последнюю очередь. Тем не менее, он заставил себя прочитать статью до последнего абзаца. Это была своеобразная и неоднократная проверенная форма аутотренинга — необходимо было во что бы то ни стало успокоиться.

— Послушай, чувак, ты не против, если я приземлю здесь свою задницу?..

Николай медленно положил газету на столик и поднял глаза. Перед ним стоял длинноволосый юнец в пестрой ситцевой «гавайке» и до неприличия драных джинсах. За плечом у парня висел грязный рюкзак, на шее — губная гармошка, а к губе прилипла дешевая сигарета без фильтра. Выговор молодого бродяги не оставлял никаких сомнений относительно места его появления на свет божий — лондонский Ист-Сайд.

Серостанов брезгливо поморщился, коротко кивнул и вновь уткнулся в «Таймс».

— Послушай, дядя, может угостишь пивком? — развязная манера разговора парня усугублялась врожденным дефектом речи — он все время пришепетывал. — А то я легонько поиздержался среди этих черножопых обормотов с белыми тряпками на голове…

Николай опустил газету и вздохнул:

— А может, тебе ремни от рюкзака погладить? Так я мигом…

— Не лезь в бутылку, папаша! — обезоруживающе улыбнулся длинноволосый. — Ты не похож на человека, который пьет на последние. Стало быть, монета у тебя есть, не отнекивайся! Так как насчет пива? Угостишь? Или прочитаешь воскресную проповедь о неблагодарных детях?

— Что, совсем

на мели?

— Да нет, какая-та мелочь осталась. Но…

— Решил сберечь? — улыбнулся Николай. Он вдруг почувствовал, что молокосос перестал его раздражать. — Копишь на «бентли»?

— На автобус.

— Зачем тебе целый автобус?

— Не пешком же мне из Хитроу домой добираться!

— Значит, в Лондон?

— Ага!

— А в Каире что делал?

— Осваивал Африку.

— Как Ливингстон?

— Кто такой? — встрепенулся длинноволосый. — Почему не знаю?

— За «Лидс» играет. В полузащите.

— Подкалываешь, папаша? — Парень укоризненно покачал головой. — Имеешь меня за придурка?

— Не лезь в бутылку! — Серостанов ухмыльнулся и жестом подозвал официанта.

— Что будешь пить?

— «Хейнекен».

Араб с буденновскими усами молча кивнул и направился к стойке бара.

— А Ливингстон — это тот парень, который Южную Африку осваивал, верно?

— А ты грамотный, оказывается, — хмыкнул Николай.

— А то! — довольно улыбнулся длинноволосый. — Знаешь, кого я сейчас читаю?

— Ну?

— Мериме!

И в ту же секунду Николай почувствовал, как внутри у него что-то словно оборвалось. Длинноволосый не обращал на него внимания и, казалось, с головой ушел в созерцание жестяной банки пива, которую торжественно, словно Кубок наций, поставил перед ним усатый официант.

— Ты имеешь в виду Проспера Мериме? — вполголоса спросил Николай, когда официант отошел.

— А что, есть другой? — улыбнулся длинноволосый, вдруг сразу же перестав пришепетывать. — Я лично знаю только Проспера.

— Что-то случилось?

— Да. — Парень отхлебнул пиво из банки и поморщился. — Господи, если бы только голландцы знали, что делают арабы из их благородного напитка!..

— Так что случилось?

— У нашего общего друга возникло несколько дополнительных вопросов…

— Так быстро? — Серостанов недовольно покачал головой.

— У нас в Ист-Сайде все делается быстро! — улыбнулся парень. — Вам что-нибудь говорит имя Эдуард Горюнов? Генерал-майор Эдуард Горюнов?

— Уже генерал-майор? — пробормотал Серостанов. — Время летит!..

— А вы помните кого?

— Я помню капитана.

— Вы учились с ним вместе, так? В одном специфическом учебном заведении, да?

— Не совсем вместе… — Серостанов отпил из кружки и промокнул губы салфеткой. — Он был на два курса старше.

— Но вы дружили?

— Можно сказать, что так.

— Когда вы его видели в последний раз?

— По-моему, в семьдесят третьем.

— А потом?

— Что, «потом»? — нахмурился Николай и посмотрел на часы. До посадки оставалось десять минут.

— Ну, вы поддерживали с ним связь, обменивались приветами через общих друзей…

Выражение лица длинноволосого по-прежнему оставалось развязным и даже нагловатым. Изменилась лишь манера разговаривать. Парень с губной гармошкой на шее, вдруг начисто позабыв свой кокни, перешел на телеграфный стиль — отрывистый, четкий и конкретный.