Ностальгия
Шрифт:
— Не притворяйся дураком! Подумай, как меняется твое поведение! Оценив его — оценив фальшь и обман, — ты определяешь собственный характер. Да, порою результаты неутешительны. Я хочу сказать, что, если ты только дашь себе труд, ты узнаешь о себе от женщин куда больше, чем от мужчин. С ними совсем не вредно пообщаться подольше.
Новые регионы, новые перекрестки.
Автобус опустел. Они подождали у магазина зонтиков, пересели на следующий.
И все это время, сквозь смену света и тени, Борелли слушал, порою задавая вопрос-другой. И гадал про себя, куда они едут. Во времена мирового кризиса в Англии взлетают до небес продажи удочек. Сравните
Заглянув за протяженную стену, Борелли увидел ряды обшарпанных дирижаблей, уложенных торец к торцу, — пригородные подлодки, что пойдут в металлолом и утиль. Дядя подал знак; оба вышли из автобуса, прошли вдоль дирижаблевой стены еще несколько сотен ярдов. Уродливая старушенция толкала плетеную коляску с овощами; отвалилось колесо — но дядя с племянником об этом так никогда и не узнали.
— А какой у тебя паспорт? — полюбопытствовал Борелли.
— Что-что?
— Ну, я так понимаю, ты уже изрядно англизировался. То есть домой ты ни разу не возвращался, верно?
— Я же тебе объяснял, я не верю в карты, противоестественные границы и прочую чепуху. По мне, так каталоги улиц вообще не к добру. Путешествую я исключительно здесь и нигде более. — Он постучал себя по лбу.
— Хорошо тебе говорить; ты-то уже везде побывал.
Они свернули к маленькой церкви. На доске объявлений рекламировались мастер-классы по каратэ и кунфу. Витражные окна, хоть и забранные проржавевшей сеткой, по большей части разбиты.
Старый Гектор повел его за церковь, туда, где все заросло травой выше колен. Здесь обнаружилось заброшенное кладбище. В одной из типично викторианских могил упокоились некий торговец и его супруга: из каждого надгробия словно бы вырастали мраморные руки — и соединялись в воздухе.
Борелли обернулся.
— Зримое воплощение вечной любви. Думаешь, мне бы неплохо найти себе подружку?
Опираясь на трость, дядя стоял одной ногой в могиле. Он не ответил ни словом.
Следующее надгробие представляло собою громадный, воспроизведенный во всех подробностях саксофон. Голубиный помет за многие годы растекся и отвердел, превратившись в нечто вроде воска Россо, и центр тяжести инструмента сместился, как у саксофона, найденного в Хиросиме.
— Мне необходимо хобби, верно?
— Ты весь на нервах. Иначе зачем бы тебе тратить столько сил, выставляя себя дураком? Сколько бы ты ни мотался по свету и по новомодным гостиничным номерам, конец один — смерть. Путешествие лишь оттягивает финал.
Борелли потыкал тростью вокруг, задумчиво присвистнул.
— Ну, не знаю. Не совсем так…
Дядя последовал за ним, оставляя позади треснувшее надгробие отцеубийцы. До сих пор самую внушительную из могил загораживал спрутообразный дуб, а теперь вот она наконец открылась взгляду на фоне бокового заграждения. Ощущение было такое, словно нежданно-негаданно наткнулся на исток Нила.
Здесь стояла огромная палатка, выгоревшая, повидавшая виды, под стать штакетнику забора: палатка путешественника. Стояла совершенно неподвижно, в отличие от привычных палаток, потому что была целиком железобетонной. Высокая, в человеческий рост. Изображалась она чуть приоткрытой, но за «клапаном» взгляд не различал ничего, кроме черного непроницаемого камня. Ее основательная прочность словно бы излучала силу. Тишина завораживала. Над козырьком спереди кто-то укрепил мусульманскую звезду.
— Могила Бертона, [55] — выдохнул дядя у самого плеча Борелли. — Ну, ты знаешь, переводчика «Благоуханного сада».
Медленно обойдя вокруг палатки, Борелли постучал по ней костяшками пальцев.
— Похожа на каменную птицу.
— Вроде того, — кивнул Гектор. — Она неподвижна, непоколебима — и вместе с тем памятник великому путешественнику. Вот тебе парадокс, из тех, что не забываются. Поразмысли о нем на досуге.
— Странно слышать такое от тебя, — обернулся Борелли. — Ты же презираешь туристов.
55
Сэр Ричард Фрэнсис Бертон (1821–1890) — британский путешественник, писатель, поэт, переводчик, этнограф, лингвист, дипломат. Прославился своими исследованиями Азии и Африки; является, в частности, переводчиком на английский язык сказок «Тысячи и одной ночи», Камасутры и эротического «учебника» «Благоуханный сад шейха Нафзави» (1886).
Дядя сдержанно улыбнулся.
— Я всегда говорил «путешественник», не «турист». Бертон изучал литературы и языки, религии, фауну, реки и женщин, и много всего другого, о чем мы понятия не имеем. Это — наглядный урок. В те времена никто не щеголял в темных очках. А вы способны только охать да ахать: «Потрясающе!», «Великолепно!»
Борелли нередко затруднялся с подбором слов для описания эмоций, особенно когда путешествовал. Когда же слова наконец срывались с языка, он порою чувствовал себя полным дураком. Слова казались неживыми, безжизненными.
— Мне частенько случается разволноваться — и ляпнуть что-нибудь, не подумав.
— Возможно, это одно из проявлений усталости.
— Я понимаю, о чем ты, — отозвался Борелли. — Я хочу сказать, когда фотографируешь, ощущение такое, словно с проблемой ты справился. Наверное, это одно из внешних преимуществ. Техническая грамотность: для путешествий просто идеально. — Борелли отошел немного от палатки и покачал головой. — Но вот вам отличное испытание. На фотографии, тем более черно-белой, памятник ничем не будет отличаться от настоящей палатки.
Дядя расплылся в ухмылке. В фотографии он толком не разбирался.
— Боюсь, мне надо отлить, — поморщился Борелли.
— Ричард Бертон отличался широтою взглядов.
Дядя с племянником помочились под палатку, каждый — со своей стороны.
— Мы — прямо как псы, — вслух отметил Борелли. — Ну, то есть однажды сюда возвратимся.
Его спутник помотал головой.
— Об этом месте знают очень немногие.
Однако Борелли обратил внимание, что на бетонной поверхности проступили какие-то слова: моча словно послужила катализатором. Слова обрели четкость — и застыли.