Новая ложь взамен старой
Шрифт:
Восстановление партийной власти положило конец влиянию групп интересов. Это можно проиллюстрировать на примере группы военных. При Сталине военные были потенциально важной группой, поскольку подвергались преследованиям с его стороны. Они знали все о методах Сталина на личном опыте. По этой причине антипартийный шаг военных всегда был возможен. Во время борьбы за власть с 1953 по 1957 год партийный контроль над советскими военными был слабым, и военные сыграли значительную роль сначала в смещении неугодных лидеров, таких как Берия, а затем, через Жукова, в «победе» Хрущева над оппозицией. После смещения Жукова, военные попали под более надежный партийный контроль и были избавлены от угрозы преследования. Точно так же партийный контроль над военными в Китае был подтвержден с 1958 года. Военные не могут и не делают политику ни в одной из стран. «Открытие» западными аналитиками военной группы давления в Советском Союзе в 1960 году и акцент на роли бывшего министра обороны Китая Линь Бяо были ошибочными. Военные лидеры, как и так называемые технократы, все являются членами партии, находящимися под контролем партийного руководства. В своих отдельных областях они все являются активными участниками реализации долгосрочной политики.
После того, как коллективное руководство было установлено в Советском Союзе и подтверждено в китайской партии в 1959-60 годах, фракционность потеряла свое значение. Больше не могло быть реальных групп сталинистов, неосталинистов, хрущевцев или маоистов, но такие группы могли быть придуманы, если того требовали политические соображения.
Когда в Советском Союзе шла реальная борьба за власть, имело смысл просмотреть коммунистическую прессу в поисках подсказок, намеков и существенных упущений, прочитать завуалированную критику между строк или найти расхождения в акцентах по тому или иному вопросу в разных газетах или у разных лидеров в одной партии или в разных партиях. Это имело смысл, особенно в годы до и после смерти Сталина. Однако после 1960 года продолжать анализ в этом направлении стало не только бесполезно, но и положительно опасно, поскольку стратеги блока знали все о технике Боркенау и его клише и использовали свои знания при планировании стратегической дезинформации. Они знали все указатели, на которые сторонники метода Боркенау полагались в своем понимании работы коммунистической системы; они знали, какое очарование вызывают фактические и потенциальные расколы в коммунистическом мире; они знали, когда и как бросить намек в СМИ или в частной беседе, предполагая очевидные сдвиги в балансе между явно соперничающими группами в руководстве; Они знали, где и как раскрывать тексты секретных выступлений и дискуссий, отражающих явные разногласия между партиями; и, наконец, они научились вести контролируемую публичную полемику между лидерами партий достаточно реалистично, чтобы убедить внешний мир в реальности советско-албанской и китайско-советской вражды и в то же время сохранить и укрепить единство действий внутри блока в соответствии с взаимно согласованной долгосрочной политикой и стратегией.
Неспособность Запада обнаружить дезинформацию и ее нынешню
ю
модель
Традиционная методология склонна считать секретный источник надежным, если информация, которую он предоставляет, в целом согласуется с другими открыто доступными сведениями; и наоборот, источник, сообщающий информацию, которая противоречит общепринятому взгляду на ситуацию в коммунистическом мире, должен быть отброшен или отвергнут. В отсутствие дезинформации эта методология была бы действенной. Но доклад Шелепина в мае 1959 года ознаменовал собой возобновление систематической программы дезинформации. Действительно, в конце 1960-х годов рост активности коммунистической дезинформации, в основном тактического характера, связанный с фабрикацией и утечкой коммунистической стороной якобы западных документов, привлек внимание Запада и был доложен ЦРУ Конгрессу США. Но дело в том, что когда Шелепин представил свой доклад на совещании КГБ в 1959 году, у Запада, очевидно, не было источников, способных сообщить о нем; его содержание и последствия оставались неизвестными и неисследованными ни одной западной разведслужбой, пока автор не рассказал о них. Принимая во внимание публичные ссылки на долгосрочную политическую роль КГБ на XXI съезде КПСС, добросовестность любого источника или перебежчика из КГБ, описавшего совещание КГБ 1959 года и доклад Шелепина на ней как рутину, вызывает серьезные сомнения.
Запад не только не располагал конкретной информацией о докладе Шелепина; коммунистическое использование дезинформации в целом постоянно недооценивалось на Западе, и предназначение модели слабости и эволюции практически неизвестно. 26 Если бы Запад знал о докладе Шелепина и оценил его последствия, западная методология должна была бы, и, вероятно, перевернулась бы с ног на голову; было бы понятно, что надежный источник может дать информацию, противоречащую общепринятой картине. Коммунистическая концепция тотальной дезинформации подразумевает использование всех доступных каналов для передачи дезинформации, то есть всех коммунистических источников и всех западных источников, за исключением, очевидно, тех, которые неизвестны коммунистической стороне, и тех, которые по каким-то практическим причинам не подходят. Если коммунистические и западные источники отражают один и тот же образ коммунистического мира, это хороший признак того, что западные и коммунистические источники успешно используются в целях дезинформации.
26
Использование модели фасада и силы иногда признавалось. См. например, Walker's China under Communism, (Richard Lewis Walker; George Allen and Urwin, Ltd., London, 1956) pp. 240-45.
На фоне превосходства усилий коммунистической службы безопасности и разведки и ее известных успехов в проникновении в западные спецслужбы, шансы на выживание надежных и бескомпромиссных западных тайных источников на стратегическом политическом уровне в коммунистическом мире очень малы. Если бы, несмотря на все трудности, такой источник выжил, он должен был бы предоставить информацию, расходящуюся с информацией из всех других источников. В то время, когда использовалась модель дезинформации «фасад и сила», надежный источник на нужном уровне должен был привлечь внимание к существованию критической ситуации в коммунистическом мире, которую коммунистическая сторона стремилась скрыть. И наоборот, после того, как в 1958-60 годах была вновь введена модель слабости и эволюции, надежный секретный источник должен был обратить внимание, в отличие от других источников, на скрытую силу и координацию коммунистического мира. Поскольку Запад не смог узнать или понять коммунистическую дезинформацию после 1958 года, он не смог изменить свою методологию; поскольку он не смог изменить свою методологию, он продолжал принимать как подлинную информацию из всех источников, как коммунистических, так и западных, отражающих разобщенность и беспорядок в коммунистическом мире. Тот факт, что все источники, как западные, так и коммунистические, продолжают рассказывать практически одну и ту же историю по этому вопросу, является хорошим признаком того, что усилия по дезинформации были всеобъемлющими и эффективными. Самым опасным последствием неспособности Запада обнаружить и понять коммунистическую дезинформацию и ее модели является то, что в отсутствие какого-либо корректирующего влияния со стороны надежных западных секретных источников, версия событий, передаваемая через коммунистические источники, все чаще принимается за правду. Традиционные западные взгляды на китайско-советский «раскол»,
11 Ошибки Запада
НЕУДАЧА ЗАПАДНЫХ ИНТЕЛЛИГЕНТНЫХ СЛУЖБ в приспособлении своих методологий, чтобы учесть изменения в коммунистической политике и стратегии в период 1957-60 гг. и повторное внедрение дезинформационной модели слабости и эволюции означало, что эти службы потеряли способность производить или вносить вклад в точные и сбалансированные оценки ситуации в коммунистическом мире; они невольно стали проводниками дальнейшего распространения дезинформации, намеренно скормленной им их коммунистическими противниками. Поскольку они не смогли передать адекватные предупреждения ни о мобилизации разведывательного потенциала блока для политических действий, ни о методах и моделях дезинформации, неудивительно, что западные дипломаты, ученые и журналисты не обратили внимания на расчетливую подачу дезинформации через средства связи и все чаще принимали за чистую монету «разоблачения», сделанные им коммунистическими лидерами и официальными лицами в неофициальных, незаписанных разговорах.
Принятие нового вида дезинформации, начиная с 1958 года, отнюдь не было полным и немедленным. По крайней мере, до 1961 года среди серьезных западных исследователей коммунистических дел существовали, в общем, две школы мысли. Были те, кто на основе своего долгого опыта и знакомства с коммунистической двуличностью и обманом, а также интуитивного недоверия к свидетельствам и «утечкам», исходящим из коммунистических источников, скептически относились к ранним проявлениям расхождений и расколов в коммунистическом мире и предостерегали от некритического некритического принятия этих проявлений за чистую монету. Скептицизм в отношении подлинности китайско-советских разногласий по-разному и на разных основаниях выражали, в частности, У. А. Дуглас Джексон, Дж. Бернхэм, Дж. Лавстоун, Натали Грант, Сюзанна Лабин и Тибор Менде. Например, Джексон писал: «Во второй половине 1959 года и в течение 1960 года, в результате различных мнений, выраженных в заявлениях, опубликованных в Пекине и Москве, идея о возможном разрыве между двумя державами [получила] значительный импульс в некоторых западных столицах. Желание увидеть развитие конфликта между КНР и СССР вполне законно, но оно может ослепить Запад к фундаментальным реалиям, если придавать чрезмерное значение кажущимся признакам раскола, когда на самом деле ничего фундаментального может не существовать.» 27
27
W. A. Douglas Jackson, The Russo-Chinese Borderlands, (D. Van Nostrand, Princeton, New Jersey, 1962) p. 95.
Джеймс Бернхэм отметил в National Review, что китайско- советский конфликт, похоже, был темой разговора, которую коммунисты предпочитали западным государственным деятелям и журналистам во время их визитов в Москву и Пекин; он задался вопросом, являются ли заявления о китайско-советском споре «преднамеренным обманом коммунистов, или желаемым некоммунистами, или слиянием того и другого». 28
Сюзанна Лабин повторила в своей книге мнение беженца из коммунистического Китая, доктора Танга, согласно которому китайско-советские разногласия возникли из-за разделения труда между СССР и Китаем. 29
28
«Bear and Dragon: What Is the Relation between Moscow and Peking?», приложение к National Review, 5 ноября 1960 года.
29
Suzanne Labin, «The Anthill: The Human Condition in Communist China (Stevens and Sons Ltd., London 1960), pp. 419-20, в которой автор цитирует доктора Тана: «Тот факт, что во всех главных для их выживания вопросах оба режима всегда согласны, помогает нам понять, что их разногласия по тактическим вопросам просто вытекают из разделения труда, при котором Россия и Китай перебрасывают мяч по очереди. Например, когда один из них делает агрессивный шаг, другой выступает в роли посредника и таким образом успокаивает страхи свободного мира. Это, я думаю, то, что на американском сленге называется «работать по обе стороны улицы». Пожалуйста, помните, мадам, что до сравнительно недавнего времени только Советский Союз осуществлял международные шаги от имени всего коммунистического мира, и поэтому Советскому Союзу приходилось чередовать жесткие и мягкие линии в зависимости от реакции Запада. Но в последние годы на международную арену в качестве партнера вышел коммунистический Китай, и теперь они вдвоем, работая вместе, могут одновременно проводить разрозненную политику – один из Москвы, другой из Пекина. Это дает большое преимущество коммунистическим державам и усиливает растерянность Запада».
Тибор Менде, посетивший Китай в то время, предостерег от преувеличения важности существующих разногласий и заметил, что «когда Китай и Советский Союз встречаются, это не просто торг, но и согласование действий». 30
Натали Грант, хорошо знакомая с историей Треста, пошла дальше, предположив, что «тщательное изучение материалов, на основании которых якобы делается вывод о наличии серьезного китайско-советского конфликта, доказывает отсутствие каких- либо объективных оснований для такого убеждения… все заявления о наличии серьезных разногласий между Москвой и Пекином по вопросам внешней политики, войны, мира, революции или отношения к империализму являются выдумкой. Все они являются плодом плодовитого воображения и необоснованных спекуляций». Она также заявила, что большая часть «дезинформации» о китайско-советских отношениях была инспирирована коммунистами и «напоминает о той почти забытой эпохе, когда доминировал Институт тихоокеанских отношений». 31
30
Tibor Mende, China and Her Shadow, (Thames and Hudson, London 1960), стр. 162, 180-81: «Сегодня в мире действительно мало событий, которые могли бы более полно изменить существующий баланс сил, чем окончательный разрыв двух основных коммунистических держав. По той же причине мало найдется тем, по которым, основываясь на столь незначительном количестве конкретных фактов, было бы построено так много спекуляций. Если вначале увлечения огромным влиянием китайско-советского сотрудничества было склонно сбрасывать со счетов признаки разногласий, то теперь опасность заключается скорее в том, что под влиянием литературы о политических тайнах важность существующих разногласий может быть сильно преувеличена. . .
«Понятный интерес внешнего мира к обнаружению симптомов раздора неизбежно приведет к искаженной картине, в которой разногласия превозносятся за счет гораздо более важной области, где есть совпадение интересов. Принятие случайных трений оси Москвы-Пекина за признаков глубоко укоренившегося конфликта является и, вероятно, останется на долгие годы опасным просчетом. Образ России, напуганной безрассудным Китаем, является плохой заменой для последовательной политики Запада в Азии. Иллюзия того, что Запад может вбить клин между двумя союзниками, вероятно, останется модной еще некоторое время, даже если ее жертвы будут продолжать делать все возможное для еще большего сближения двух стран.
«Когда Китай и Советский Союз встречаются, они не просто торгуются, но и согласовывают свои действия».
31
Приложение к National Review, 5 ноября 1960 года.