Новая реальность

Шеллина Олеся

— Ну у тебя и фантазии, — пробормотал я. — Это вертеп какой-то. Я всего лишь хотел вас всех уберечь от ядов, которыми так удачно научились пользоваться, а теперь я во всем виноват оказался. У одного не стоит, и тошнит от местных барышень, второй фантазии срамные с Михайловым в заглавной роли спать не дают, а виноват в этом я. Просто отлично, — и я вышел, хлопнув дверью так, что Ксана вздрогнула, и едва воду не пролила, которую наливала в это время в таз.

Постояв посреди коридора, я поплелся обратно к Шереметьеву, комнаты которого находились как раз в тех самых уголках дворца, выделенных для знати. Практически во всех нишах, мимо которых я проходил, слышалась какая-то возня. Дворец, похоже, спать не собирался и предавался повальному греху.

Если честно, то мне самому захотелось вымыться после всего увиденного и услышанного.

На мой стук в дверь снова выглянул Петькин денщик. Посторонившись, он дал мне пройти, после чего закрыл дверь, заперев ее, и побрел на свою кровать, которая была поставлена в гардеробной. Петька уже лежал в постели, но еще не спал. Раздеваться я полностью не стал, лишь стянул камзол, сапоги и снял перевязь. Оставшись в одной сорочке и штанах, я грубо ткнул удивленно смотрящего на меня Шереметьева в бок.

— Подвинься, — после этого завалился поверх одеяла и практически сразу уснул, и мне в этот момент было наплевать, кто и что может обо мне в этот момент подумать.

Глава 16

От замка Гогенцоллернов я вышел на Унтер дин Линден и огляделся по сторонам. Неподалеку от места, где мы сейчас стояли, раскинулся огромный парк, но мне он был в данный момент не интересен. Если информация, которую раздобыл Петька верна, то нужно пройти по улице вдоль Цойгхауза и свернуть во второй поворот. Маленькая улочка, которой даже названия еще не придумали, должна закончиться тупиком, и вот тот дом, который этот тупик образует, нам и нужен. На схеме была схематически показана дверь, значит вход в здание расположен со стороны тупика.

— Государь, разумно ли ночью ходить по городу? А коли на лихих людей нарвемся? Ежели их много будет, то я не смогу защитить тебя, — гвардейцу моей личной охраны, сопровождающей меня в этой поездке, было явно не по себе. Он вовсе не жаждал авантюрных вылазок, и, вероятно, с ужасом представлял себе ситуацию, в которой в ходе уличной стычки я случайно погибаю, а он почему-то нет. В этом случае ему нужно будет или в бега подаваться, или руки на себя накладывать — все будет безболезненнее.

— Не пори чушь, Михайло, — на улице было темно, фонарей, освещавших Берлин еще не было предусмотрено, во всяком случае здесь, где еще совсем недавно шло большое строительство большого арсенала для нужд огромной армии. — Какие лихие люди могу быть возле Цойгхауза? Ай, зараза, — я с остервенением тряхнул ногой. Теперь я прекрасно понимаю, почему европейцы все остальным видам обуви отдавали предпочтение именно ботфортам. Во всяком случае то дерьмо, в которое я только что наступил, с малой долей вероятности внутрь сапога попадет.

Весна как-то слишком уж неожиданно заявила о себе, застав нас всех врасплох. Как только мы пересекли границу Речи Посполитой, так сразу же на нас обрушилось яркое солнце, заставившее вылезти из шуб и мехов. И все бы ничего, но в то время, как мы подъехали к границам Пруссии, начали падать дороги. Кто сказал, что в Европах были хорошие дороги? Я лично хочу посмотреть этому проходимцу в глаза. Хорошо еще, что тракт окончательно превратился в практически непроходимое грязевое болото, когда мы уже подъезжали к Берлину, но та пара оставшихся миль, запомнилась мне надолго. Кареты и телеги толкали все вместе, я тоже не остался в стороне. Самое поганое наступало в тот момент, когда колеса кареты вроде бы начали выбираться на твердое покрытие, лошади, почувствовав облегчение, рвались вперед и ты со всего размаху летишь прямо мордой в самую грязную и вонючую лужу, потому что карета — это единственное, что тебя держало в вертикальном положении.

В очередной раз выползя из грязи, сплевывая ее и зло отмахиваясь от бросившихся помогать подняться гвардейцев, я поклялся себе, что приму дороги, которые начнет вести Брюс младший, только если смогу нормально и без подобных выкрутасов проехать, например, от Москвы до Новгорода. Все-таки мы сошлись на том, чтобы он под присмотром

дяди сначала потренировался на дорогах до Урала, прежде чем отправится Сибирь осваивать.

Так что нечего удивляться, что по прибытию в Берлин нам даром не нужны были все торжественные ассамблеи, потому что мы неделю только отмывались и чистили извазюканные вещи. И лишь спустя неделю, наконец-то начали понемногу показываться при дворе Фридриха Вильгельма. Разместили нас во дворце кронпринца, но самого Фридриха мы практически не видели, он постоянно где-то пропадал, так что дворец был почти весь в нашем полном распоряжение. О дальнейшем передвижение не могло быть и речи еще пару недель как минимум, пока дороги не станут более-менее проходимы.

Фридрих Вильгельм быстро взял в оборот Румянцева и Шереметьева, Петька уже на стены пытался лезть, потому что ничего полезного от короля добиться было невозможно. Большую часть времени тот посвящал самолюбованию и демонстрацией своей новой, такой замечательной армией, для которой вон, даже арсенал выстроили недалеко от дворца.

Елизавета откровенно скучала, прусский двор — это не польский вертеп, здесь женщинам отводилось больше декоративное место. Больших свобод дамы не имели, и вынуждены были ждать, пока занятые делами кавалеры обратят на них внимание. Не удивлюсь, если узнаю, что знаменитое «Киндер, кюхен, кирха» зародилось именно здесь и именно в это время.

Ко всему прочему Фридрих Вильгельм оказался весьма скуп. Уже через несколько дней стало ясно, что тратиться ради русской царевны, устраивая ей различные увеселения, он не собирался.

Тем не менее, в качестве места для отдыха Берлин нам подходил, если бы не одно «но». Пруссия была все той же Европой, а это значило, что мылись здесь не так чтобы часто. Вообще-то это происходило только по назначению врачей, вероятно в тот самый миг, когда лекаря начинало рвать от стоящего перед ним больного. В первую же ночь меня искусали клопы. И не только меня. Лизка весь следующий день провела в слезах, показывая мне следы укусов. Хорошо еще, что тело не демонстрировала — только руки. Также она жаловалась на то, что на кровати, стоящей у нее в апартаментах спать невозможно из-за мешающей ей штуковины, расположенной в районе изголовья. Когда я увидел это производство столярного искусства, то долго ходил вокруг и морщил лоб в надежде понять, что это вещь, и для чего ее сюда поставили. Вроде у поляков ничего подобного не было. Но поляки уже не совсем европейцами считались, еще не такими варварами, как мы, но и не совсем белая кость. Поэтому у них так причудливо переплелись традиции: и «наши», и «ваши». Может быть, поэтому они такие неуравновешенные? Их же бедных просто штормит от востока к западу, а золотой середины полякам никто никогда не подсказал.

В общем, в женской спальне кумира одного невысокого немца с забавными усиками, родившегося триста лет вперед, на кровати стояла какая-то хреномуть, предназначение которой даже я, вполне успешный физик, определить так и не сумел. Тогда я просто высунулся в коридор, схватил первую проходящую мимо служанку и втащил ее в комнату Лизы. Девчонка заверещала и начала отбиваться. Видимо думала, что меня ее сомнительные прелести привлекли, и я решил среди бела дня удовлетворить естество. Ага, в комнате царевны, которую мы сейчас выставим ненадолго, пускай в коридорчике погуляет. Решительно встряхнув девчонку за плечи, я ткнул пальцем в штуковину в изголовье и рявкнул.

— Что это такое? — она замерла, потом недоверчиво посмотрела на меня, но хоть верещать перестала. Увидев же царевну, она попыталась сделать книксен, но я снова ее встряхнул, заставляя посмотреть на себя. — Отвечай, что это за штука!

Немецкий язык удивительно подходит для того, чтобы отдавать команды. Моргнув, служаночка принялась быстро говорить. Елизавета морщила лоб, но так как немецкого она не знала, пришлось ей ждать, пока я переведу. Выслушав ответ, я почесал висок и повернулся к Елизавете, с трудом сдерживая смех. Ну вот никогда бы сам до такого не додумался.