Новеллы
Шрифт:
Разрываясь между всеми этими мыслями, он нечаянно взглянул на воду, и тут к нему привязалось новое наваждение, как будто бы серебристые волны вот сейчас окаменеют и превратятся в слюду, в которой без следа истаивают большие крепкие корабли, а черные тучи, которые понемногу застилали ясное небо, опустятся вниз и превратятся в каменные своды. — Прежний сон овладел Элисом, снова перед ним показался строгий лик величавой жены, и ужас необоримого влечения вновь завладел его душой.
Товарищи хорошенько встряхнули Элиса, чтобы он проснулся, и он волей-неволей поплелся за ними. Но тут какой-то голос будто начал ему нашептывать:
— На что тебе все это? — Прочь, прочь отсюда! — Фалунские рудники — вот твоя отчизна! Там перед
Три дня Элис Фрёбом шатался как неприкаянный по улицам Гётеборга; куда бы он ни шел, повсюду его преследовали образы, увиденные во сне, и неведомый голос непрестанно твердил ему свой наказ.
На четвертый день Элис очутился у ворот, от которых начинается дорога на Гефле [178] . Тут перед его глазами мелькнула и скрылась за воротами широкая спина рослого человека. Ему почудился в этом путнике старый рудокоп, и, повинуясь неодолимому стремлению, Элис поспешил следом, но так и не сумел догнать ушедшего.
178
Гефле— город к востоку от Фалуна.
Элис шел и шел, не давая себе отдыха. Он отчетливо сознавал, что находится на пути в Фалун, и это давало ему странное успокоение. Он с непреложной уверенностью знал, что веление судьбы ниспослано ему свыше через старого рудокопа, и ныне тот стал вожатым, который приведет его к месту предназначения.
Временами, когда дорога начинала плутать, впереди показывался старик, внезапно возникая у входа в ущелье, в дебрях непроходимого кустарника, среди темных скал, и, не оглядываясь, шагал, показывая путь, а затем снова исчезал, как не бывало.
И вот, наконец, после многих дней изнурительного странствия, Элис увидел вдалеке два больших озера, между которыми клубились густые пары. Дорога пошла в гору, и по мере того, как Элис взбирался по западному склону, перед ним все яснее проступали из дымного марева две-три колокольни и черные крыши домов. Исполинский старик заступил ему дорогу, указывая вытянутой рукой в ту сторону, где клубился пар, и тут же скрылся среди скал.
— Вот и Фалун! — воскликнул Элис. — Фалун — цель моего путешествия!
Так и оказалось; другие путники, которые шли следом, подтвердили его догадку, что внизу, между озерами Рюнн и Варнан, стоит город Фалун, что гора, на которую они поднялись, называется Гюффрисберг, а на ней находится обширная котловина, которая представляет собой дневную поверхность медного рудника.
Элис Фрёбом бодрым шагом двинулся вперед, но когда заглянул в колоссальный зев преисподней, кровь застыла у него в жилах, и он окаменел, увидя открывшееся его глазам зрелище ужасающего разрушения.
Как известно, устье Фалунского рудника, выходящее на дневную поверхность, представляет собой котловину длиною в 1200 футов, шириною в 600 футов и глубиною в 180 футов. Верхняя часть темно-бурых стен совершенно отвесна; начиная от середины своей высоты они становятся более пологими благодаря огромным отвалам каменных обломков и щебня. Из-под отвалов и по бокам котловины торчат кое-где могучие крепи старых шахт, сделанные в виде обыкновенных бревенчатых срубов. Все голо и лысо; ни деревца, ни травинки не пробивается среди груд битого камня; причудливыми фигурами, похожими то на гигантских окаменелых животных, то на исполинских людей, повсюду высятся зубчатые глыбы вздыбленных утесов. На дне пропасти в диком хаосе разрушения громоздятся каменья, кучи выгоревшего шлака, и вечный удушливый серный газ, клубясь, поднимается из глубин, словно от кипящих котлов адского варева, чьи испарения уничтожают в окружающей природе малейшие ростки зелени. Здесь невольно приходит на ум: уж не в этом ли месте узрел Данте
179
Ад (итал.).
Заглянув в бездонную зияющую пасть, Элис вспомнил давний рассказ старого рулевого, с которым он вместе плавал на одном корабле. Однажды в бреду лихорадки тому привиделось, как море внезапно обмелело, воды его иссякли, и внизу открылась бездонная пропасть, там он увидел мерзостных гадов, обитающих в глубинах моря; извиваясь и дергаясь в безобразных содроганиях, они метались среди невиданных раковин, коралловых кустов, диковинных утесов, пока не окоченели в судорожных корчах, как их настигла смерть. Это видение, по словам рулевого, предвещало ему скорую гибель в волнах; спустя недолго его предсказание сбылось, он нечаянно сорвался с палубы в море и был безвозвратно поглощен пучиной. Вот что вспомнил Элис, когда вид пропасти напомнил ему пересохшее морское дно, а черные камни, сизо-багровые рудные шлаки показались похожими на мерзостных чудищ, которые протягивали за ним свои щупальца.
По случайному совпадению в это время как раз вылезали из шахты поднявшиеся на дневную поверхность несколько рудокопов; их темные горняцкие робы, закоптелые до черноты лица и впрямь придавали им сходство с какой-то ползучей зловещей нечистью, которая выкарабкивалась из земных недр на поверхность.
Хладный трепет пронизал Элиса, и — небывалое дело! — его, моряка, вдруг охватило головокружение, ему почудилось, будто невидимые руки затягивают его в бездну.
Зажмурившись, он отшатнулся, отбежал на несколько шагов и, лишь спустившись по склону и удалившись на порядочное расстояние от котловины, наконец-таки осмелился поднять глаза к ясному небосклону, с которого так и светило солнце, и только тогда у него прошел испуг, вызванный жутью леденящего зрелища. Он вздохнул во всю грудь и от полноты чувств воскликнул:
— О, господи, хранитель живота моего! Что значат все страхи морской пучины перед ужасом, обитающим в пустыне каменных ущелий! — Как ни свирепствуй ураган, как низко ни нависай тучи над бушующими волнами, все равно прекрасное, всемогущее солнце рано или поздно одержит победу, и перед его улыбающимся ликом смолкнет дикая свистопляска, но в подземные пещеры гор никогда не прольется свежее дыхание весны и не усладит живительным дуновением человеческую грудь. — Нет уж! Ни за что я не стану вашим товарищем, мрачные земляные черви! Никогда я не смог бы привыкнуть к вашей тоскливой жизни!
Элис решил переночевать в Фалуне, а наутро пуститься спозаранку в обратный путь, чтобы вернуться в Гётеборг.
На рыночной площади, называемой Хельсингторгом, он застал большое стечение народа.
Длинная процессия рудокопов, по-праздничному нарядившихся в платье своего цеха, вышла на площадь с зажженными горняцкими лампами и, пропустив вперед своих спельманов, выстроилась лицом к большому богатому дому. На крыльцо к ним вышел высокорослый, стройный человек средних лет и оглядел всех с приветливой улыбкой. По осанистому и независимому виду, большелобому лицу с ярко-синими глазами в нем сразу можно было признать далекарлийца [180] . Рудокопы окружили его кольцом, он дружески пожимал протянутые руки, никого не пропустив, для каждого у него находилось доброе слово.
180
Далекарлиец— житель области Далекарлии (Даларне). Далекарлийцы славились патриархальностью нравов, радушием, добропорядочностью.