Новеллы
Шрифт:
Толстые, отделенные широкими промежутками струны укрепляются прямо под открытым небом. Повинуясь движению воздуха, они начинают колебаться и издавать мощные звуки.
Вообще говоря, здесь открывается широкое поприще для физика с музыкальным слухом и мудрой душой. И я верю, что при нынешних успехах естествознания позволительно надеяться на более глубокое проникновение в священные тайны природы, и, быть может, мы еще въявь увидим то, что пока лишь смутно предчувствуем.
Воздух вдруг наполнился каким-то странным звуком. Мощный наплыв его напоминал раскат стеклянной гармоники. Людвиг и Фердинанд замерли на месте, словно приросли к земле. Это были звуки мольбы, это был голос неизвестной певицы. Фердинанд схватил друга за руку и прижал ее к своей груди, Людвиг же тихо, с дрожью проговорил:
— Mio ben ricordati s’avvien ch’io mora…
Они находились за чертой города у входа в какой-то сад, окруженный деревьями и высокими кустами живой изгороди. Прямо перед ними, сидя в густой траве, играла миловидная
— Ах, опять поет сестрица, и до чего красиво, пойду отнесу-ка ей цветы. Я ведь знаю — глядя на яркие гвоздики, она будет петь и петь, и еще красивее.
С этими словами она вприпрыжку побежала в сад, держа в руке огромный букет цветов. Калитка осталась открытой, и друзья могли заглянуть внутрь. Но каков же был их ужас, когда посреди сада, под сенью высокого ясеня, они увидели профессора Икс. Только лицо его уже не было искажено той злобно-иронической улыбкой, с коей он встретил их в своем доме, но хранило глубокую меланхолическую серьезность; взгляд, устремленный ввысь, был как бы просветлен созерцанием далеких миров, скрытых за облаками и посылающих на землю звуки, от которых почти неосязаемо колеблется воздух.
Медленно и размеренно расхаживал он взад-вперед по центральной аллее, а все вокруг моментально преображалось, вторя его движению. Деревья и кусты отзывались тонкими хрустальными звонами, которые сливались в необыкновенный концерт и словно горели в воздухе, воспламеняя душу и наполняя ее блаженством небесных предчувствий.
Стало смеркаться, профессор исчез в темной зелени, и звуки будто истаяли в легчайшем пианиссимо.
В глубоком молчании друзья двинулись наконец обратно в город. Когда Людвиг собрался уже попрощаться, Фердинанд прижал его к себе и сказал:
— Оставайся мне верным другом! Верным другом! Ах, я чувствую, как в душу мою запустила руку какая-то враждебная сила, она терзает самые нежные струны. Теперь они в ее воле, и это погубит меня!
А язвительная ирония профессора! Не была ли она выражением этого враждебного начала? И не для того ли отгородился он от нас своими автоматами, чтобы избежать человеческого общения со мной?
— Вероятно, ты прав, — ответил Людвиг. — Я ведь тоже почувствовал, что профессор каким-то непостижимым образом вмешался в твою жизнь или, вернее сказать, в сферу таинственных психических уз, связавших тебя с той незнакомкой. Не исключено, что вопреки собственной воле энергией зла и противодействия он даже укрепляет эту связь, вызывает в ней прилив ответных сил. И оттого-то с такой злобой и отвергает непосредственное общение с тобой, что твой духовный принцип поощряет эту взаимосвязь и делает ее во сто крат живее, не считаясь с волей профессора, а уж тем более — с суждениями обычного здравого смысла.
Друзья решили сделать все возможное, чтобы свести более короткое знакомство с профессором и во что бы то ни стало разрешить загадку, возымевшую такое значение в жизни Фердинанда. Второй визит должен был состояться на следующий же день. Но нежданно-негаданно Фердинанд получил письмо от своего отца, просившего его приехать в Б. Он не мог позволить себе ни малейшей отсрочки и уже несколько часов спустя сидел в почтовой карете. Друга же он заверил в том, что никакие обстоятельства не воспрепятствуют его возвращению в Й. Самое позднее — через четырнадцать дней.
А Людвигу вскоре после отъезда Фердинанда довелось услышать чрезвычайно любопытные вещи от того самого почтенного господина, который первым указал на причастность профессора к успеху турка. Людвиг узнал о том, как досужий интерес к механическим автоматам перерос у профессора в пытливое изучение всех разделов естествознания и что это стало единственной всепоглощающей страстью его. Старик особенно превозносил его открытия в области музыки, во что профессор покуда никого не посвящал. Полная чудес лаборатория его будто бы представляет собой прекрасный сад, расположенный неподалеку от города. И что даже есть люди, которым случалось проходить мимо этого сада и слышать столь необыкновенные звуки и мелодии, словно он населен феями и духами.
Четырнадцать дней миновало, а Фердинанд не возвращался. Наконец, месяца через два, Людвиг получил письмо из Б. такого содержания:
«Читай и удивляйся. Но, возможно, ты узнаешь лишь то, о чем давно догадывался, ибо, как я надеюсь, тебе удалось свести с профессором более тесное знакомство. В деревне П., где мне должны были сменить лошадей, я вышел размяться и совершенно бездумно озирал окрестности. Тут на глаза мне попался какой-то экипаж, подкативший к открытым дверям церкви. Из него вышла довольно просто одетая дама, за нею следовал красивый молодой человек в русском егерском мундире с орденом на груди. К ним присоединились еще двое мужчин — из второго экипажа. Станционный смотритель сказал мне: «Это иностранная пара, которая будет венчаться у нашего пастора».
Я почему-то тоже направился к церкви и вошел в нее как раз в тот момент, когда священник завершал обряд благословения. И тут я увидел, что невеста была той самой певицей. Она заметила меня, побледнела, ноги ее подкосились, и ее подхватил стоявший позади господин. Им оказался профессор Икс. Что происходило потом, я попросту не знаю, как не знаю и того, каким образом оказался здесь. Возможно, ты осведомишься об этом у профессора. Только отныне в душе моей воцарились давно забытые покой и отрада. Зловещее пророчество
Ты долго не будешь иметь обо мне известий, поскольку я еду в К., а может статься, — и далеко на север, в П. [205] ».
205
К. — Кенигсберг, П. — по-видимому, Петербург.
Из этого послания Людвиг мог определенно судить лишь о пошатнувшемся душевном состоянии своего друга и был крайне озадачен его словами, тем более, что, как выяснилось, профессор вовсе и не покидал города.
Что, если все это лишь результаты столкновения загадочных психических энергий многих людей? — размышлял Людвиг. Чем же тогда объяснить, что результаты эти принимают столь зримый вид. Как удается этим призракам втянуть в свою игру чисто внешние, не зависимые от них события да еще внушить обманутым чувствам, будто они сами порождают внешнюю жизнь?
Но, быть может, когда-нибудь жизнь откликнется на зреющее в моей груди светлое предчувствие, которое станет верным утешением моему другу. Мрачное предсказание турка исполнилось, и тем самым отведен смертельный удар, угрожавший Фердинанду.
Дож и догаресса [206]
Под этим названием значилась в каталоге выставки, устроенной в сентябре 1816 года Берлинской Академией изящных искусств, картина кисти достопочтенного мастера К. Кольбе [207] , действительного члена Академии. Картина выделялась особым очарованием, завораживая всех, кто подходил к ней, вот почему перед нею всегда толпились зрители. На полотне изображен был дож в богатых пышных одеждах, ведущий под руку супругу, одетую под стать ему. Он — седобородый старец, в чертах его лица, которому художник придал какой-то красновато-смуглый оттенок, удивительным образом смешались сила и бессилие, гордое высокомерие и добродушие; она — юное создание, во взгляде, во всем ее облике — задумчивая печаль, мечтательное томление. Позади них у балюстрады пожилая женщина, рядом с ней мужчина с раскрытым зонтиком в руках. Сбоку у перил юноша трубит в изогнутый наподобие раковины рог, а за балюстрадой покачивается на волнах богато убранная гондола, украшенная венецианским флагом, и в ней два гребца. На заднем плане раскинулось море, усеянное сотнями парусников, а вдалеке виднеются башни и дворцы прекрасной Венеции, как будто вырастающие из вод морских. Слева угадываются очертания собора Святого Марка, справа и ближе к нам — Сан-Джорджо Маджоре [208] . Картина помещена в золотую раму, по которой вьется резная надпись:
206
И. Алексеева, М. Коренева, перевод, 1990
207
Кольбе,Карл Вильгельм (1757–1837) — немецкий художник, ученик Даниеля Ходовецкого (1726–1801), с 1795 г. член Академии изящных искусств в Берлине.
208
Сан-Джорджо Маджоре— монастырь на другом берегу Венецианской лагуны.
Перед картиной этой разгорелся однажды праздный спор, хотел ли живописец создать только картину в прямом смысле этого слова, то есть иллюстрацию к стишку, довольно ясно обозначившему ситуацию — человек преклонных лет, который, несмотря на все свое богатство и могущество, не может утолить мечтания другого мятущегося сердца, — или же художник запечатлел действительный случай, подтвержденный историей. Наскучив болтовней, спорщики один за другим отходили от картины, покуда не остались лишь два воистину пылких приверженца благородного искусства.
209