Новенький
Шрифт:
— Нет, — спорю, поднимая на Диму глаза. — Наверное, я не права в том, что не пытаюсь переубедить маму на твой счет. Наверное, следует рассказать ей о наших отношениях, рассказать, какой ты хороший. Если она верит директору твоей прежней школы о том, что ты плохой, то почему она не поверит своей родной дочери о том, что ты хороший?
— Не поверит, — горько усмехается. — А только запретит тебе со мной встречаться, посадит под домашний арест, а меня или переведет в другой класс, или вовсе найдет повод для отчисления.
— Нельзя просто
— Твоя мама сделает это, если очень сильно захочет.
— А ты напиши на нее жалобу в департамент образования! — выпаливаю. — Она этого боится.
Дима издает смешок, хотя видно, что ему совсем не весело.
— Я уже писал на твою маму одну жалобу. Она не хотела принимать меня в вашу школу.
— Еще одну напиши, — настаиваю.
— Нет, не буду.
— Почему?
— Потому что она твоя мама.
Мне становится невыносимо больно от его слов. Слезы жгут глаза, и я быстро опускаю голову, стараясь их скрыть.
— Ну ты чего? — Дима все-таки замечает, что я плачу. Кладет ладони мне на талию и притягивает к себе. — Сонь, ты тут ни при чем, слышишь? Ты ни в чем не виновата.
— Мне стыдно за мою маму, — всхлипываю. — За то, что она так к тебе относится.
— Не надо. Не важно, кто наши родители, важно, кто мы.
Дима вытирает пальцами слезинки с моего лица и нежно целует меня в губы. Я крепко обнимаю его за спину и опускаюсь носом в шею, чтобы вдохнуть поглубже любимый запах.
Он умиротворяет. Больше всего на свете я люблю вот так уткнуться в Димину шею, глубоко вдыхать его аромат и чувствовать, как он аккуратно перебирает пальцами мои волосы. Это самые счастливые мгновения, когда нам хорошо друг с другом даже в тишине.
— До завтра, Белоснежка, — произносит, прерывая божественный момент.
— Ты позвонишь мне перед сном? — спрашиваю с надеждой.
— Позвоню, — чувствую, как Дима улыбается мне в волосы.
— Я буду ждать и не усну, пока не позвонишь, — предупреждаю.
Дима снова целует меня в губы. На этот раз крепко и долго. Поцелуи у моего подъезда всегда выходят самыми горячими. Ведь мы не увидим друг друга до следующего дня.
Глава 38.
Дома меня встречают только Настя с няней. Я отпускаю женщину, вываливаю сестре мешок конструктора, а сама иду в свою комнату. Решаю, что не буду спрашивать у мамы, зачем она вызывала Диму. Не потому что мне неинтересно, а потому что Дима не хотел об этом говорить. А я уважаю его желания.
Ровно в семь часов, когда я делаю уроки, с работы возвращается родительница. Даже не хочу к ней выходить. Остаюсь в своей комнате, пока мать готовит ужин и разговаривает с сестрой.
В восемь часов с работы приходит отец, и вот его я уже иду встречать.
— Привет, пап, — крепко обнимаю отца и прижимаюсь к его груди.
— Привет, Сонечка, — папа обнимает меня в ответ и целует в макушку.
— Пааапааа, — выбегает из кухни радостная Настя.
Отец
— Ужин готов, — выходит из кухни мама.
С ее появлением градус моего улучшевшегося настроения тут же опускается. Но я все же иду ужинать с семьей. Все идет нормально, мы в основном слушаем щебет Насти о предстоящем утреннике в садике к восьмому марта, пока папа не задает свой традиционный вопрос:
— Как там ваша школа?
— Ой, не спрашивай! — мама устало закатывает глаза.
— Что такое?
На самом деле папа не воспринимает дела мамы в школе всерьез. Наверное, потому что считает свою работу, куда более важной. И я с ним согласна. Что наши школьные проблемы по сравнению с тем, что папе каждый день приходится судить убийц, насильников и прочих преступников?
Работа судьи — очень тяжелая. Отец рассматривает десятки дел в месяц, пишет решения и приговоры даже по выходным. Ну и самое главное — это ответственность. Судья лишает кого-то свободы, денег, имущества, общения с детьми и так далее. Это хорошо, что в России отменили смертную казнь. А когда она была, судьи даже лишали кого-то жизни.
— Представь, эта девчонка из неблагополучной семьи, которую мне пришлось взять в школу, украла у одноклассницы телефон! И не просто какой-то, а последний айфон, — восклицает мама.
У меня из рук выпадает вилка и громко приземляется на тарелку.
— Как украла? — удивляется отец.
— Вот так! Залезла в сумку и украла!
— Она созналась?
— Конечно, нет. Врала до последнего. Мне даже пришлось вызвать ее брата, чтобы он с ней поговорил.
— Но у нее обнаружили украденный телефон? — уточняет папа.
— Нет, она, видимо, отключила его и куда-то спрятала. Родители пострадавшей девочки подняли скандал, угрожали написать заявление в полицию. Представляешь, что бы было, если бы ко мне в школу заявилась полиция по заявлению о краже?
— Тогда с чего ты взяла, что айфон украла именно Олеся, если она не созналась и телефон у нее не нашли? — подаю голос.
Мама поворачивает голову ко мне.
— Потому что кроме нее больше некому. Никогда ни у кого в этом классе ничего не пропадало, а пришла Ведерникова — и сразу исчез телефон у ученицы. Надо же, какое совпадение! И это при том, что директор ее прежней школы предупреждала меня о том, что Ведерникова ворует деньги и телефоны у одноклассников.
— Ты все равно не можешь знать наверняка, что это сделала она, — настаиваю, плотно сжав под столом кулаки. — В конце концов, в России действует презумпция невиновности.
— Какая еще презумпция невиновности, Соня!? — мама заводится и повышает голос. — В моей школе никогда не было краж до появления этих неблагополучных!
— А с чего ты вообще взяла, что у той девочки украли телефон? Может, она сама его потеряла, — не сдаюсь.
— Девочка сказала, что телефон был у нее в сумке, и она не доставала его оттуда целый день.