Новичок в XIX веке. Снова в полиции!
Шрифт:
— Ого! — удивился Николай Павлович, посмотрел на Марию обеспокоено. Все же самая любимая дочь! Старшая дочь, а которую могут смотреть другие девочки и мальчики их семьи. Да и вообще…
— Он к тебе приставал, — обеспокоено спросил монарх, — или, паче чаяния, еще и бесстыже лапал?
Константин Николаевич обеспокоено замер, хотя и по-прежнему молчал. Тут уже и не нужна его реакция, без ее можно будет определить, хотя бы интересен он ей или совсем нет. Если же совсем не люб, просто обманет и отец выгонит, а то еще и определит «на отдых» в гвардейскую гауптвахту —
Мария буквально на секунду посмотрела на князя Долгорукого, остро, но влюблено уколола взглядом и отвернулась. Это было на мгновение, но оба мужчины это увидели, или даже поняли это своими чувствами.
А потом она сказала так как- то тепло и проникновенно, что ни отец действующий император Николай Павлович, ни пока еще чужой мужчина князь Долгорукий (кстати, все больше и больше желающий оказаться родным и даже единственным) не смогли продолжить, ибо это становилось уж чрезмерно цинично.
— ПапА, — сказала она своим чудным голосом, — князь Долгорукий слишком благороден, и, может, скромен для этого, к сожалению. Так что ты не беспокойся, он, если и нахален, но только пока на словах.
После этого мужчины уже не могли просто скромно присутствовать. Но если князь Долгорукий все же сдержался и лишь посмотрел на девушку, то Николай Павлович повел себя не только как нравоучительный отец, честно и твердо блюдущий дочь до венчания, но и как властный и жесткий монарх, умеющий, если надо, и наказывать своенравных поданных.
Он встал из-за рабочего стола, за которым проверял какие-то документы, взял дочь за руки и только потом повернулся к Константину Николаевичу.
— Что же, «жених», — монарх так произнес это слово, что все присутствующие должны были понять, он не считает этот статус князя всерьез. Указал ему — ведь приглашен ты сюда по-другому поводу. Поработай следователем, потом посмотрим по твоим результатам, в камеру Петропавловской крепости ли отправить, или чем-то наградить.
Жених в его устах прозвучал как-то подозрительно и двусмысленно. Как уголовник, достойный лишь тюрьмы. Но не больше.
Император с некоторым любопытством посмотрел на гостя, которого они с таким нетерпением ждали и который так неожиданно проявился. И даже начал немедленно действовать. Правда, совсем не так, как от него ждали. Буквально — прилетел ангел, взмахнул белоснежным крылом и давай воровать, что попадется!
И что же с ним делать? Просто выгнать, или на тюремные нары определить, чтобы себя и родных обезопасить?
Константин Николаевич своим огромным служебным опытом понял, что сейчас у него должно быть, как у летчиков — первым делом самолеты, ну а девушки потом. Его пригласили сюда зачем — за орденом и, по-видимому, еще за важными услугами сыщика. А девушка Мария Николаевна после этого. Что же, он готов!
— Нижайше имею честь представиться! — четко сказал он, прежде всего, императору, а потом, мило улыбнувшись Марии, — князь Долгорукий Константин Николаевич, сотрудник Московской полиции, коллежский асессор. Прибыл в связи с награждением, но могу посодействовать в поисках украденного бриллиантового гарнитура и аресте означенного злоумышленника.
Ради разнообразия, император на эти слова князя не рассердился и даже не обиделся. Более того, поощрительно улыбнулся.
Но князь Долгорукий оказался тем еще фруктом. Представившись, он затем замолчал. Лишь коротко улыбнулся Марии — я про тебя помню и на тебя не обижен. И все!
С точки зрения человека демократического XXI века все было вполне нормально. Но для российского поданного XIX столетия, находящегося при самом государе-императоре это было, как минимум, довольно-таки странно. И даже дерзко и для высокого аристократа.
Николай Павлович многозначительно переглянулся с дочерью, медленно вплотную пошел к князю. По своей природе и военному воспитанию, император был высок и строен. Почти все поданные его были ниже ростом и смотрели на него снизу вверх не только фигурально, на словах, но и физически, реально.
Что же, князь Долгорукий был, видимо, досадным исключением из общей массы российских поданных. Во всяком случае, взгляд Константин Николаевича, который хотя и являлся немного ниже, был направлен прямо в лицо императора, а не на район груди или плеч. Это было внове для Николая Павловича, но совсем не нервировало его. Благо смотрел князь почтительно и очень по-деловому, практически как главноуправляющим III отделения его канцелярии и шеф отдельного корпуса жандармов Бенкендорф. Такой подход понравился императору. А молчалив, что же не всем быть болтливыми, как английские лорды!
Так и не услышав продолжения разговора со стороны гостя, император неспешно продолжил:
— Вас вызвали в Санкт-Петербург первоначально только для награждения. По-моему ордена святого равноапостольного князя Владимира второго класса и святого князя Александра Невского. Для вашего чина это очень высокие ордена. И хотя это не запрещено, но, по крайней мере, удивительно и мною не поощряется. Если не сказать больше.
Есть масса орденов низших степеней и невысоко статуса, медалей, награждение ими не менее почетно и пользительно для награждаемого. Ведь происходит изменение его положения в государства от крестьянина до почетного гражданина, наконец. Хотя к вам, князь рюриковой крови это не относится. И все же так обычно не делается.
Ваш директор полиции Аристарх Поликарпович был очень настоятелен и представил достаточно убедительные доказательства. Но окончательную точку в этом вопросе поставили мои министры. Так-то я бы не согласился, но министр финансов Е. Ф. Канкрин настоял, что удивительно. Он его активно поддержал и со своей стороны предложил выдать вам в аренду три тысячи ревизских душ на двенадцать лет. А ведь по иным награжденным он по-прежнему сохранял крайне негативное мнение. Даже если это всего лишь сотня душ списочного состава крестьян. И для кого! Уважаемые люди — генералы, тайные советники, люди, убеленные сединами.