Новое восстание
Шрифт:
Хэн кивнул. К «Госпоже» уже тащили носилки. Она больше ничем не напоминала прогулочную яхту, скорее корабль-лазарет времен Альянса. Со всех сторон раздавались громкие стоны. Сси без волос, оодоки без шипов, люди без рук… картина разрушения становилась от этого только ужаснее.
— Я улетаю отсюда. Синюшка сказала, что дроиды предназначались для Корусканта.
— Синюшка? — Ландо положил руурианина на матрас рядом с родианцем, у которого не хватало обоих глаз. — А я думал…
— Она работала на какого-то парня по имени Куэллер. С Алмании. Ему нужна
— Алмания? — Ландо потер ладонями поясницу. — Опять Алмания. Все вертится вокруг нее.
Хэн кивнул:
— Полагаю, я выступил в роли наживки.
— Если дроиды предназначались для Корусканта… — Ландо прочистил глотку. Потом болезненно улыбнулся. — Вот что я тебе скажу, дружище. Я могу сделать и два рейса. А ты делай то, что должен.
Хэн сжал ладонью его плечо.
— Ты хороший друг, Ландо. И путешествие на.Ход убеждает меня все больше и больше.
— Я изменился, — негромко откликнулся Калриссиан. — Было время, когда и я был ничуть не лучше Синюшки.
Хэн помотал головой.
— Это вряд ли. Она знала, что могут натворить эти дроиды.
— Каррде говорил, что здесь все изменилось. Неудивительно, что он не хотел возвращаться.
— Ага… — Хэн сбежал по трапу. Внизу он остановился. — Спасибо.
Ландо вновь сделал тщетную попытку улыбнуться:
— Для тебя — все что угодно, дружище. Я тебе завидую.
— Когда-нибудь, Ландо…
— Да, когда-нибудь, — согласился Калриссиан и повернулся к руурианину, чтобы устроить его поудобнее.
Хэн спешил к своему кораблю. Он надеялся, что у него действительно еще есть все что угодно. Похоже, ему на роду написано жить с постоянной угрозой потерять Лею и детей. Но думать о том не хотелось. Он знал, что будет делать, если их убьют, и это будет жутко.
Если что-то случилось с Леей и ребятишками, его никто и никогда больше не назовет хорошим человеком.
Тварь вылизывала его.
Люк закрывал голову руками, а тварь методично проводила мягким теплым языком, раз, другой, третий. Из пасти жутко воняло, но вообще-то ощущения были приятными. И спина болела все меньше.
Люку казалось, что его завернули в теплое, плотное одеяло.
Он где-то читал о существах, в чьей слюне находили обезболивающие вещества, так что жертва ничего не чувствует в момент смерти. Только ему всегда казалось, что при этом он должен был потерять и волю к жизни. Наоборот. Он чувствовал, что набирается сил.
Только не мог пошевелиться. Язык был тяжелый и не давал, приподняться.
Затем в голове у него возникла картинка. Маленькое смешное нелепое существо лежит на полу, сжимая оружие. Его руки… нет, лапы… болят, они все в крови. Смущение — и почему эти твари вновь и вновь причиняют боль? — и долгое, абсолютное одиночество. И тоска по прохладным лесам и свежему ветру. И солнечному свету.
Солнечный свет.
Тварь… нет, тернби… скучал по свету.
Телепатия. Тварь… тернби… обладал даром телепатии.
— Эй, — придушенно сказал ему Люк. — Мне иногда надо дышать.
Язык
— У меня ничего нет.
Тварь склонила голову набок. Она не понимала.
Тогда Люк нарисовал у себя в голове картинку: он берет лучины, ломает их о колено и выбрасывает.
Затем вообразил, как вынимает щепку из лапы терн6и и лечит рану.
Прости меня. Я решил, что ты хочешь сожрать меня.
Тернби послал ответные образы. Крошечные человечки нападают, кусают, бьют, кричат, тычут палками и факелами. Тернби расшвыривает их, и они умирают. Его кормят так нерегулярно, что приходится есть трупы, а потом тернби становится плохо. От такой еды болит живот. Он вынужден жевать то, что дают, а это так неприятно. Он может есть мясо, но предпочитает растения и змей. У него и зубы приспособлены, чтобы перемалывать листья. Он любит плотно поесть, зато потом его можно неделями не кормить.
И тело у него в три раза меньше, чем должно быть.
Он умирает от голода.
Медленно.
Один в темноте.
Люк содрогнулся. Он понятия не имел, сколько тернби провел в заключении, но счел, что достаточно долго. Люк поднялся и подошел к нему, потом указал на решетку на потолке. И вообразил, как тернби ломает решетку.
Тот немедленно встал на задние лапы и потянулся к решетке. Не хватило какого-то метра. Потом тернби «рассказал» обо всех попытках сбежать, о том, как пытался добраться до охранников и убить их, как пытался допрыгнуть до решетки, как однажды воспользовался досками. Ничего у него не вышло. Решетку никак не поднять.
Я смог бы…
Териби вопросительно посмотрел на Скайуокера. Глаза у него были круглые, синие и очень ласковые, а нос — нежно-розовый. И с чего Люк решил, будто этот мохнатик опасен? Люк представил, как тернби поднимает его к решетке, а он пробирается сквозь прутья и освобождает тернби.
Тварь уселась на хвост и задумчиво задрала морду. Потом посмотрела на Люка и послала картинку, в которой Люк пролезал сквозь прутья и уходил. Такое раньше случалось. Несколько человек так и сделали. К изображению примешивалось ощущение печали и нежелание довериться кому-то еще раз.
Люк поразмыслил. Затем стал вспоминать. Вот он учится на Дагоба у Йоды, помогает джаве на дредноуте «Глаз Палпатина», разговаривает с Анакином и близнецами в госпитале. Он вспомнил учеников, принадлежащих к разным народам. Вспомнил, как сумел, философию джедаев. Трудно было все упростить до обычных картинок, но иначе тернби не понимал.
Тварь протянула ему левую, здоровую лапу.
Без колебаний Люк шагнул на нее и начал взбираться. Подъем был не прост, в основном приходилось подтягиваться на руках, но Люк добрался до подушечки и уцепился за коготь. Люк обхватил коготь — размером почти с его ногу — обеими руками. Тернби снова встал на задние лапы, вытянулся и протянул лапу к решетке. Люк ухватился за прутья и подтянулся.