Новогодняя сказка для ведьмочки
Шрифт:
— Конечно! — толстяк трясет всеми своими тремя подбородками, его щеки пунцово красные наливаются еще большим румянцем, со лба он стирает пот платком, похожим на простыню.
— Простите, Павел Петрович, а кто вам сказал, что во всем виновата Юля? — моему возмущению нет предела, я уже готов дать в морду этому толстяку, но стараюсь держать себя в руках.
— Так свидетели, — толстяк пыхтит, сопит и округляет глаза, словно глазами хочет показать какие важные у него свидетели.
— А кто эти свидетели? — допытываюсь я.
— Алёна, например, —
— Ах, Алёна, — тяну я. — Я так понимаю, Алёна сейчас в магазине, на работе?
Снимаю с вешалки куртку и выхожу на крыльцо, на костылях идти до магазина сложно, но толстяк предлагает мне свои услуги и место в маленькой машинке.
— Поехали до вашей Алёны, — командую я.
Я зол, страшно зол, боль в ноге только усиливает мою злость, если бы пришла ко мне сама Алёна, то я бы ее просто с крыльца скинул.
Пока едем до магазина, стараюсь глубоко дышать, только бы не сорваться и не разнести там все к чертям. Чтобы вывести на чистую воду этих сплетников и прохиндеев, мне нужна чистая голова, поэтому стараюсь остудить свою разгоряченную кровь.
Толстяк ничего не понимает, но отказать мне не может, ведь именно мой отец строил этот коттеджный поселок, и часть домов у него в собственности под сдачу. Мы подъезжаем к нашему магазину, и, сквозь стеклянные витрины, я вижу Алёну, которая таращится в окно, рядом не менее любопытная заведующая магазином. Они ждут шоу, хорошо, сейчас я устрою вам шоу.
— Здравствуйте, — начинаю я почти по-доброму, хотя внутри меня бушует вулкан, лава так и просится наружу.
— Ой, Ярослав, так рады вас видеть у себя, — расплывается в подобострастной улыбке лицо директора магазина Аллы Семеновны. Алена рядом, тоже лебезит, приторно сладко улыбается, старательно хлопает накладными ресницами, почему девушки считают, что мужчин это возбуждает.
— Здравствуйте, Алёна, мы вот с Павлом Петровичем к вам пришли.
Лицо Алёны вытягивается, в глазах мелькает непонимание, удивление, и потом удовольствие и радость. Наконец, она стала значимой персоной.
— Не объясните нам, почему вы решили, что во вчерашних событиях виновница Юля? — задаю ей вопрос в лоб, думал смутить, но нет, не на ту нарвался.
— Ой, Андрей, я все вчера видела, — кивает головой Алёна. — Вы подрались из-за нее с ее хахалем, она вас всех отдубасила, я бы на вашем месте подала на нее заявление в полицию.
Алёна кивает головой как китайский болванчик, в ее по-рыбьи мутных глазах торжество, уела, наконец, соперницу.
— Таааааак, а теперь, Алёна, подробнее объясните нам, почему вы считаете, виновницей всего Юлю, — я стараюсь себя сдерживать, женщин не бью, но так хочется начистить кому-то рыло.
— Так вы в ее доме же дрались, вон у вас и нога сломана, — логика Алёны просто зашкаливает.
— То есть, я правильно вас понял, вы считаете, что виновница инцидента Юля только потому, что все произошло в ее доме?
— Да!
— А сколько там человек было?
— Много, но вам-то виднее, вы же там были, а я нет.
—
— Да, — рапортует Алёна, а я оглядываюсь на Павла Петровича.
— Алёна, вы вчера возле коттеджа были?
— Да!
— Алёна, вы вчера пили?
— Да! — с лица глуповатой девушки не сходит улыбка, по-моему, она даже не поняла, о чём я ее спросил.
— И много вы вчера выпили? — и тут до Алёны доходит, что она ляпнула что-то не то, глаза ее начинают бегать из стороны в сторону, ища поддержку у окружающих. Павел Петрович только крякает и смотрит в сторону.
— Павел Петрович, вам не кажется, что ваш свидетель заврался или выдумал все на больную, пьяную голову. Свидетель не был внутри коттеджа, сути конфликта не знает, сколько там было людей не знает, из-за чего произошла ссора тоже не в курсе, но свидетельствует против Юли.
Павел Петрович отводит глаза и вытирает в сотый раз лысину платком.
— А знаете что, я сейчас пойду к Юле и предложу ей подать иск в суд по защите чести, достоинства и деловой репутации. Вы, Алёна, оклеветали девушку, так что иск будет против вас. Миллиона два, думаю, такой размер компенсация Юлю устроит, и уж поверьте мне, я помогу ей нанять лучших адвокатов.
Конечно, я блефую, не думаю, что Юля согласится пойти в суд, но припугнуть этих клуш надо, вместе с этим старым маразматиком. Павел Петрович уже стал цветом как вареная свекла, пот с его лысины льется ручьями, не ожидал он такого поворота. Алёна же напротив побледнела до синевы, а лицо заведующей магазином покрылось красными пятнами. Хоть это и скрывают, но я-то в курсе, что Алёна внучатая племянница директрисы, и приходится дальней родственницей Павлу Петровичу.
— Может, решим это недоразумение мирным путем, — Павел Петрович достает бумаги из папочки и рвет их на части.
— Нет, меня это не устраивает, — я смотрю на вытянувшиеся морды местных сплетников. — Но меня устроит, если вы принесете извинения Юле публично.
— Да, да, — закивала головами троица.
— Публично! — припечатываю я. — Это значит, что во время общего собрания всех собственников и арендаторов коттеджного поселка Алёна признается в том, что оболгала Юлю, и вы вместе приносите ей свои извинения. Я прослежу!
Я разворачиваюсь и ухожу, отказываясь от предложения Павла Петровича подвезти меня до коттеджа. Но мне надо пройтись, остудить кровь, иначе прибью кого-нибудь.
По дороге набираю Борьку.
— Борь, привет, ты жив еще?
— Твоими молитвами, но лучше бы ты мне рассказал, что там наговорил моей жене, — Борька ржёт, а у меня от души отлегло, значит, жена его не сильно била.
— Борь, нога болит, не могу терпеть.
— Сейчас приеду, поставлю укольчик.
Через полчаса на моём крыльце материализуется Борька с коньяком в одной руке и красным чемоданчиком в другой, теперь у него синяки под обоими глазами и разбита губа.