Новые безделки: Сборник к 60-летию В. Э. Вацуро
Шрифт:
Как видим, Пушкин не только вполне серьезно говорит о Шаликове как о поэте любви, но не отказывает ему и в поэтическом таланте: «любезный баловень природы».
В более ранней редакции было:
Но полно! в жертву им свободы Моя душа не принесет, Пускай их Ш<аликов> поет Роскошный баловень природы.Из писем к Вяземскому выясняется, что брат Пушкина, Лев Сергеевич, иронически относящийся к Шаликову, предлагал другой вариант: «…увидев у меня князя Шаликова, — пишет А. С. Пушкин, — он присоветовал мне заменить его Батюшковым, я было и послушался, да стало жаль, et j’ai remis bravement Chalikof! Это могу доказать черновою бумагою» [537] . Действительно, в зачеркнутых вариантах черновиков «Разговора…» есть строки:
537
Письма. 1, 132.
Пушкин отверг Батюшкова, но сохранил эпитет: так о Шаликове вместо: роскошный стало любезный.
А. С. Пушкин, конечно, предполагал, что некоторые его друзья, иронически относящиеся к Шаликову, в частности П. А. Вяземский, будут удивлены столь сочувственным упоминанием в «Разговорю…» имени Шаликова. В письме к Вяземскому от 19 февраля 1825 года Пушкин писал: «Ты увидишь в Разг. Поэта и Книг. Мадригал Кн. Шаликову. Он милый поэт, человек достойный уважения и надеюсь, что искренняя и полная похвала с моей стороны не будет ему неприятна. Он именно Поэт прекрасного пола. Il a bien m'erit'e du sexe, et je suis bien aise de m’en ^etre expliqu'e publiquement» [538] .
538
Там же.
Первая глава «Онегина» с «Разговором…» вышла в феврале 1825 года, а в № 8 «Дамского журнала» (вышел в апреле 1825) Шаликов напечатал стихотворение «К Александру Сергеевичу Пушкину на его отречение петь женщин», где реагировал не столько на комплимент Пушкина в свой адрес, сколько поэтически «обвинял» его в измене «грациям», «харитам», «сиренам». Он предлагает Пушкину «вечно» воспевать женщин, чьи «ножки»,
…конечно, Не хуже головы мужской, Набитой спесью, чванством вечно И тем не менее — пустой! [539]539
Поэты 1790–1810-х годов. С. 649.
Так Шаликов остался верен самому себе: несомненно, польщенный пушкинским «мадригалом», он сделал вид, что обиделся на Пушкина за женщин. Впрочем, во всех критических заметках «Дамского журнала» о Пушкине неизменно говорилось с большими похвалами [540] .
В письме к Вяземскому от 25 мая 1825 Пушкин, еще не прочитав стихов Шаликова, удивлялся, что Шаликов как будто «обижается моими стихами» [541] . Возможно, Пушкин получил какие-то сведения от гостившего у него Дельвига. Однако в 1829 году во втором издании первой главы «Онегина» с «Разговором…» Пушкин не снял «мадригала» Шаликову. Он заменил его имя на нейтральное «юноша» лишь в 1835 году, печатая «Разговор…» в четвертой части своих «Стихотворений» как заключительное послесловие ко всему собранию. Из первого полного издания «Евгения Онегина» в 1833 году Пушкин, как известно, «Разговор…» исключил.
540
См., например: Дамский журнал. 1825. № 6. С. 242–246. После выхода отдельным изданием второй главы «Евгения Онегина» Шаликов напечатал отзыв о ней в стихах, имитирующих ритм, синтаксис и лексику пушкинского романа. См.: Поэты 1790–1810-х годов. С. 649–650.
541
Письма. 1, 131.
Осенью 1826 года А. С. Пушкин получил, наконец, разрешение бывать в Москве. Зиму 1826–1827 года он провел бурно, общаясь с друзьями после долгого вынужденного перерыва. Тогда же состоялось его личное знакомство с князем Шаликовым. Он встречал его и в доме своего дяди, и у П. В. Нащокина, и в доме Ушаковых. В альбоме сестер Ушаковых сохранились рисунки Пушкина и среди них знаменитый дружеский шарж Пушкина на Шаликова [542] . Шаликов изображен в профиль во фраке, с неизменной лорнеткой, лицо добродушное с характерным большим грузинским носом, на котором можно видеть что-то похожее на цветок.
542
Л. Майков в своей биографии Пушкина в главе «Знакомство Пушкина с семейством Ушаковых» рассказывает об альбоме, в котором сохранились «портреты князя Шаликова и известного драматурга А. А. Шаховского, не чуждые карикатурного оттенка, но в то же время поразительные по своему сходству» (Майков Л. Пушкин. Биографические материалы и историко-литературные очерки. СПб., 1899. С. 362). В другом месте Майков замечает, что в числе других портретов «можно узнать князя Шаликова, с его длинным грузинским носом и с лорнетом в руке» (с. 365). Этот альбом, по указанию Майкова, находился на Московской Пушкинской выставке 1880 года, и некоторые рисунки из него помещены в «Альбоме» этой выставки. Н. Лернер утверждает, что Пушкин в карикатуре на Шаликова изобразил его «в „пушкинской“ комнате знаменитого нащокинского домика», где он «внимательно прислушивается
15 мая 1827 года М. П. Погодин устроил отъезжающему в Петербург Пушкину прощальный завтрак, на котором присутствовали несколько литераторов (П. А. Вяземский, Е. А. Барытынский, С. А. Соболевский, цензор И. М. Снегирев и др.).
По свидетельству двух присутствующих (Снегирева и Погодина), на этом завтраке и была написана Пушкиным вместе с Баратынским известная эпиграмма «Князь Шаликов, газетчик наш печальный» [543] . Однако П. А. Вяземский сомневался в авторстве Пушкина и приписал на полях первой публикации эпиграммы [544] : «Вряд ли Пушкина, разве Соболевского с содействием Пушкина» [545] . Весьма знаменательно, что именно Вяземский сомневался в авторстве Пушкина, поскольку знал из писем Пушкина о весьма дружеском его расположении к Шаликову. Впрочем, эпиграмма могла быть и не быть пушкинской. Это ничего не меняло. Пушкин, конечно, понимал второсортность «Дамского журнала» со старомодными посланиями в стихах самого издателя, с его же примитивной критикой и неизменными модными картинками. Планируя с начала 1830-х годов издание собственного журнала, Пушкин хотел вести дело иначе, на высокопрофессиональной основе.
543
Лернер Н. Ук. соч. С. 50–51; Пушкин в воспоминаниях современников. Т. 2. С. 36.
544
Стихотворения А. С. Пушкина, не вошедшие в последнее собрание его сочинений <Под ред. П. В. Гербеля>. Берлин, 1861. С. 109.
545
Цитирую по указанной статье Н. Лернера, с. 51.
«Соперничествовать с Раичем и Шаликовым как-то совестно», — пишет он Вяземскому 2 мая 1830 года [546] . «Дамским журналом» Пушкин, возможно, вообще в эти годы перестал интересоваться, но газету «Московские ведомости» он читал регулярно, о чем есть по крайней мере три свидетельства самого Пушкина: в письме к Н. Н. Гончаровой от 18 ноября 1830 и в письме к М. П. Погодину от начала апреля 1834 года [547] . Кроме того, в одном из вариантов белового автографа статьи «Путешествие из Москвы в Петербург» (1834–1835) Пушкин писал: «Признаюсь в моей слабости: Московскую словесность я всегда предпочитаю Петербургской и охотнее читаю ведомости князя Шаликова, нежели „Северную пчелу“» (ПСС, т. XI, 486).
546
Письма. 2, 87.
547
См.: Письма. 2, 116; Пушкин. Письма последних лет. 1834–1837. Л., 1969. С. 32.
Работая над седьмой главой «Евгения Онегина» осенью 1828 года, Пушкин, конечно, описывал московские картины по личным воспоминаниям. Князь Шаликов запомнился ему как характерная и типическая фигура московских гостиных. В черновиках седьмой главы мы находим попытки Пушкина изобразить его в числе многих других реальных своих современников:
Московских дам поэт печальный Ее находит идеальной И прислонившись у дверей Элегию готовит ей —Имени Шаликова здесь не названо, но в зачеркнутых вариантах первой строки читаем: Поэт печальный и журнальный / Певец печальный и журнальный / Московских дам поэт бульварный / Московских дам поэт журнальный. В вариантах третьей строки находим: И опускает перед ней лорнет / И посылает мадригал / И ей почт<ительно>… Ясно, что перед нами попытка изобразить Шаликова (рядом с Вяземским) среди почитателей Татьяны. Перебрав варианты, Пушкин как будто остановился на самом положительном: Поэт печальный, но в окончательном тексте, создавая отнюдь не идиллическую картину московского света:
И даже глупости смешной В тебе не встретишь, свет пустой.— Пушкин убирает смешного Шаликова, и вместо него с элегией для Татьяны появляется Один какой-то шут печальный. Конечно, кто-то мог отнести эти язвительные слова на счет Шаликова, но сам А. С. Пушкин вряд ли стал бы почти в то же самое время печатно называть человека «шутом» и «любезным баловнем природы» (1829 год, вторая перепечатка первой главы). Да и не мог Пушкин сказать о Шаликове «какой-то», что означает в данном контексте «незнакомый». Пушкин убрал печального, журнального, бульварного поэта Шаликова и заменил его незнакомым элегическим «шутом». Но возможно, в этом запоздалом авторе элегий Пушкин намекал на какое-то конкретное лицо.