Новые кошки в доме
Шрифт:
С тех пор Конни перед уходом придвигает к тумбочке кухонный стол и для верности придвигает к нему стулья вплотную. Мин еще не нашел способа, как сдвинуть такую баррикаду, сказала Конни, но не исключено, что он его разрабатывает, а пока ей стыдно за вид кухни, если у нее кто-нибудь гостит.
Когда Сафра покинул дом, доказывая, что он из Килдаунов (или виной были рассказы о приключениях, которых он наслушался от Синдбада?), ему не пришлось возиться с крышкой кошачьей щели. Из соображений безопасности в кухонной двери ее вообще не было, и он просто привел в исполнение давно задуманный план: спрятался в свое убежище за холодильником, пока я меняла содержимое ящиков, в расчете, что рано или поздно я не закрою за собой дверь как следует. И вот ему повезло — я ударила по филенке пяткой, но дверь не захлопнулась.
Когда
Я стояла у калитки, прикидывая, куда бежать теперь, и тут увидела приближающуюся по дороге процессию. Толпу пеших туристов — человек тридцать — с рюкзаками калейдоскопических расцветок. Тот, что шагал впереди, нес на руках кошку. Я уже видела их в окно, когда они шли в противоположную сторону. И тогда кошки с ними не было. Я сразу догадалась, что это за кошка.
Он погнался за ними, объяснил тот, кто его нес. Отдельные члены группы заметили его маневры. Кто-то заметил, как он на ограде вытягивал шею к их рюкзакам. Другой увидел, как он спрыгнул и пошел следом за ними. Некоторые постарались его отпугнуть, чтобы он вернулся. Как бы не так! Увертывался, сказали они, и шел следом. Но только когда они достигли конца долины и начали подниматься по крутому склону к остаткам древнего укрепления, им стало ясно, что Сафра вовсе не отправился в обычную кошачью прогулку, а сознательно увязался за ними. Вообще-то они направлялись в Берлингтон осмотреть Скалу Веков. И не собирались возвращаться по этой дороге. Ну, они и решили принести его назад всем скопом, поскольку идут по маршруту, который известен только их руководителю. Я поблагодарила их и крепко держала Сафру, когда они повернули обратно. Он вознегодовал и снова побежал бы за ними, позволь я. Он Глупый, сказала Шани. Еще бы они не принесли его назад! Они же знали, что он не Настоящий Турист. Ничего бы они не узнали, будь у него рюкзак, заявил Сафра, который, как все сиамы, считал себя человеком. Тем не менее я испугалась. За несколько недель до этого кошка Дженет дальше по дороге внезапно пропала. Ее нашли через полмесяца на вершине Мендипа, где она укрывалась под упавшим деревом, практически умирая от голодного истощения. Видимо, она тоже пошла за туристами, но не такими благожелательными, как те, что отнесли Сафру домой.
Я все еще тревожилась из-за этого происшествия — так быстро все произошло, — старалась не спускать с него глаз и все время удостоверялась, что задняя дверь закрыта надежно. И вот, возвращаясь домой из леса с электропилой, я запуталась ногой в плетях ежевики, потеряла равновесие, покатилась вниз по склону, разодрала о шипы колено так, что казалось, будто я побывала в когтях льва, и кончила тем, что, облепив колено пластырем, растянулась навзничь на полу гостиной, стараясь расслабиться и тем привести свою нервную систему в порядок. Я лежала с закрытыми глазами, снимая напряжение, и тут почувствовала, что я не одна, и открыла глаза. Естественно, я не ошиблась. Возле моих ступней, будто две свечи в ногах катафалка, сидели бок о бок и пристально на меня смотрели Шани и Сафра. Шел седьмой час, а в шесть они питались и вот силой воли принуждали меня вспомнить об этом. Я тут же встала с пола. Владельцы сиамов знают свое место, даже когда им хочется махнуть на все рукой и завыть.
Однако день еще не кончился. Я все еще прихрамывала и очень себя жалела, когда в тот же вечер меня призвали разгадать загадку, не уступавшую в таинственности судьбе «Марии-Селесты», пассажирского судна, которое дрейфовало у африканского побережья без единого человека на борту, где все выглядело нетронутым и обычным.
Мисс Уэллингтон спустилась с холма, отправившись в одну из своих ночных прогулок, — проверить, что ручей не загромоздило, объяснила она, — и решила навестить сестру. Она поднялась по тропе к коттеджу Лилии, постучалась, не услышала ответа, сама открыла дверь и вошла. На кухне она увидела разложенную гладильную доску, а на ней — полувыглаженную блузку, хотя электроутюг был выключен, что усугубляло тайну. Вне себя от страха она осмотрела все комнаты коттеджа, но своей сестры нигде не обнаружила.
Из женской солидарности я прохромала с ней туда. И сама осмотрела каждую комнату. Заглянула в гараж — машина Лилии (что выглядело совсем уж грозно) стояла там, будто так и надо. Лилию, решила мисс У., конечно же похитили. Только вот ради чего, подумала я про себя, — пожилую, совсем небогатую женщину… Она никуда нынче вечером не собиралась, рыдала мисс У. Она бы ее предупредила. Мы уже собрались звонить в полицию, и я начала набирать номер (мисс У. поручила эту миссию мне), как вдруг снаружи стукнула захлопывающаяся дверца машины, голос Лилии пожелал кому-то доброй ночи, и она вошла в коттедж. Целая и невредимая, хотя выглядела слегка ошарашенной из-за нашего присутствия тут, решила я.
Тайна объяснилась крайне просто: Лилия, едва переехав сюда, приняла деятельное участие в общественной жизни деревни и, как бывшая энергичная школьная директриса, вскоре вошла в несколько комитетов, в том числе и в комитет клуба «Дружеские руки», заседание которого было назначено на нынешний вечер, о чем она совершенно забыла, так как днем заседала в совете библиотеки. И когда в восемь она не явилась, а телефона под рукой не оказалось, мистер Тутинг, приехавший тоже с другого заседания, вызвался съездить к ней и выяснить, почему она задержалась. Застигнутая в разгар глажки, придя в ужас от своей оплошности, Лилия выключила утюг, надела жакет и уехала с мистером Тутингом, из-за спешки не сообразив позвонить сестре. Впрочем, мисс Уэллингтон не рассердилась и лишь радовалась, что с ней ничего не случилось: ведь постоянно слышишь о таких ужасах! И так любезно было со стороны мистера Тутинга отвезти ее домой. Да, бесспорно. Вот только одно: почему у Лилии так порозовели щеки? Это заставило меня задуматься.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
И не только меня, но и миссис Бинни. Новость о том, что Лилию Ричардс видели в машине мистера Тутинга, достигла ее с быстротой звука. Фред Ферри видел, как они проехали мимо «Розы и Короны», и сообщил об этом отцу, который жил в двух шагах от миссис Б. А Сэм Ферри, поддерживая вендетту, возникшую во время поездки «Дружеских рук» в Эдинбург, позаботился сообщить ей это известие в тот же вечер.
Сэм под воздействием вендетты начал одеваться заметно более щеголевато. Если прежде он отправлялся выпить свою дневную пинту пива без пиджака, да и засиживался над ней до вечера, то теперь он выходил из дома в тщательно выглаженных брюках, в рубашке с твердым воротничком, при галстуке и в коричневом в клетку пиджаке — предположительно в доказательство того, что он ничем не хуже мистера Тутинга, хотя на круглую шляпу его все-таки не хватило. Жесткая шевелюра Сэма, пока он расхаживал по деревне, дыбилась столь же воинственно, как щетина кисточки для бритья, которую весьма напоминала. Чего, насколько я поняла из слов миссис Адамс, никак нельзя было сказать про мистера Тутинга, когда он снимал шляпу на собрании дискуссионного клуба. Собственно говоря, Сэм теперь выглядел куда более презентабельно, чем его сын Фред. Даже палка, которой требовал его артрит, не портила общего впечатления. А вернее, она добавляла к его облику что-то от государственного мужа в летах — и это, видимо произвело на миссис Бинни такое впечатление, что она пришла на следующий день сообщить мне про намеки Сэма и обиняками вызнать, какими сведениями о случившемся располагаю я. Мне удалось рассеять ее подозрения, и, выслушав рассказ о забытом заседании, она заявила, презрительно фыркнув:
— Некоторые за все хватаются из форсу, а толку чуть.
И она поднялась к себе на холм, видимо успокоенная услышанным.
Не успела она удалиться, как на калитку положил локти новый гость — на этот раз Уилл Уодроу, пожилой, удалившийся на покой фермер с того склона холма, который иногда проходил по Долине со своим старым псом и, если я была в саду, останавливался, чтобы предаться воспоминаниям о наших местах в дни его юности, зная, что мне его истории доставляют большое удовольствие.