Новые мелодии печальных оркестров (сборник)
Шрифт:
Вэл почти ни с кем не общался. По вечерам он немного гулял по набережной, выпивал, не торопясь, кружку пива в кафе и рано ложился спать. Его редко куда приглашали, считая, что его невеселый, сосредоточенный вид наводит тоску, да он и сам отказывался от любых приглашений. Вместо дорогих твидовых и фланелевых костюмов, которые отец выписывал для них обоих из Англии, он носил теперь дешевую французскую одежду. С женщинами не знался вовсе. Если в семнадцать лет он был в чем-то непоколебимо уверен, то только в одном: вся его жизнь будет исполнена романтики.
Теперь, спустя восемь лет, ему было ясно, что этому не бывать. Собственно, времени
Счастливая юность кончилась для Вэла, едва начавшись. Он видел, что годы его идут и что внешне он выглядит все более обтрепанным, а жизнь постепенно сводится к воспоминаниям о дивных днях отрочества. Временами он навлекал на себя насмешки – когда демонстрировал младшим сотрудникам старинные фамильные часы, а те только прыскали в кулак от его рассказов о былом великолепии семейства Ростовых.
Однажды апрельским вечером 1922 года Вэл, прохаживаясь по набережной и глядя на неизменное волшебство зажигавшихся фонарей, предавался привычным мрачным размышлениям. Не для него теперь творилось это волшебство, однако творилось оно по-прежнему, и это его хоть немного, но радовало. Наутро он собирался отправиться в отпуск и поселиться в недорогой гостинице близ города, где будет купаться в море, читать и отдыхать, а по возвращении снова приступит к работе. Уже третий год подряд он брал отпуск на вторую половину апреля – может быть, потому, что именно тогда чувствовал потребность предаться воспоминаниям. Ведь именно в апреле судьба подарила ему лучший отрезок жизни, когда он в романтическом свете луны испытал высшее счастье. Это событие он хранил в душе как святыню; тогда он полагал его всего лишь началом, однако оно обернулось концом.
Вэл помедлил немного перед «Caf'e des `Etrangers» [3] , но тут же, повинуясь какому-то порыву, пересек улицу и спустился к берегу.
В гавани стояла на якоре дюжина яхт, уже красиво посеребренных луной. Он видел их и днем, прочитал и названия, выведенные на бортах, – единственно по привычке, поступая так уже три года чисто механически.
– Un beau soir? [4] – произнес чей-то голос рядом с ним. Это был лодочник, частенько встречавший здесь Вэла и раньше. – Мсье тоже находит, что море прекрасно?
3
«Кафе для иностранцев» ( фр.).
4
Прекрасный вечер? ( фр.)
– Очень.
– Да, это так. Но живется прилично только в сезон, а в остальное время года туго приходится. Впрочем, на следующей неделе кое-что подзаработаю. А платят мне только за то, что я тут торчу без дела с восьми утра до полуночи.
– Что ж, совсем неплохо, – вежливо согласился Вэл.
– Нанимает меня вдова, красавица из красавиц, американка. Ее яхта всегда стоит тут на якоре всю вторую половину апреля.
V
Вэл не спал всю ночь – не потому, что задавался вопросом, как ему поступить, а потому, что в нем ожили и заговорили так долго приглушенные чувства. Конечно же, видеться с ней он не должен: где уж ему, бедному неудачнику, от имени которого осталась одна бледная тень… но отныне и навсегда знать, что о нем помнят – разве это не осчастливит его хоть чуточку? Новость придала его собственной памяти иное измерение – наделила ее жизненностью, как это бывает, если смотреть на обыкновенное изображение через стереоскопические очки. Новость вселила в него уверенность в том, что он не обманывался: когда-то он показался привлекательным очаровательной женщине и она об этом не забыла.
Наутро, за час до отбытия поезда, Вэл явился с саквояжем на вокзал – с тем чтобы избежать случайной встречи на улице, и занял место в вагоне третьего класса.
Сидя в вагоне, Вэл почувствовал, что как-то иначе смотрит на жизнь: в нем затеплилась слабая, несбыточная, может быть, надежда, еще сутки назад ему чуждая. А что, если в предстоящие годы найдется какой-то путь, благодаря которому станет возможной новая с ней встреча? При условии, что он будет трудиться изо всех сил, рьяно возьмется за все, что только подвернется под руку? Из числа русских, знакомых ему по Каннам, по крайней мере двое преуспели на удивление, хотя начали с нуля, не имея за душой ничего, кроме находчивости и хорошего воспитания. Кровь Морриса Хейзелтона застучала у Вэла в висках, заставив вспомнить о том, о чем он не заботился помнить: ведь Моррис Хейзелтон, воздвигший дочери в Санкт-Петербурге дворец, тоже начинал с нуля.
Одновременно Вэла захватил и другой порыв – не такой диковинный и не такой настоятельный, но в равной степени свойственный американцу: им овладело любопытство. На тот случай, если он сможет – ну, если жизнь когда-нибудь сложится так, что новая встреча с этой женщиной станет возможной, – должен же он хотя бы знать ее имя.
Вэл вскочил с места, взволнованно повернул ручку дверцы – и выпрыгнул из вагона. Кинув поклажу в камеру хранения, он помчался в американское консульство.
– Сегодня утром в гавань прибыла яхта, – торопливо обратился он к служащему, – американская яхта «Капер». Мне нужно узнать, кому она принадлежит.
– Минуточку, – отозвался служащий, бросив на Вэла странный взгляд. – Попробую выяснить.
Немного погодя (Вэлу показалось – прошла целая вечность) служащий вернулся.
– Так, подождите минуточку, – запинаясь, произнес он. – Мы… так-так, мы выясняем.
– Яхта прибыла?
– О да, тут все как надо. Во всяком случае, я так думаю. Подождите, пожалуйста, – сядьте вот в это кресло.
Следующие десять минут Вэл с нетерпением то и дело поглядывал на часы. Если дело затянется, поезд уйдет без него. Он нервно дернулся, словно хотел вскочить на ноги.
– Прошу вас, не волнуйтесь, – успокоил его служащий, быстро глянув на Вэла из-за конторки. – Посидите спокойно, пожалуйста.
Вэл недоуменно воззрился на служащего. Не все ли равно чиновнику, будет он ждать или нет?
– Я опоздаю на поезд, – воскликнул он. – Простите, что доставил вам столько хлопот…
– Прошу вас, посидите, пожалуйста! Мы будем только рады исполнить свой долг. Видите ли, мы ждали, что вы к нам обратитесь, уже… да-да, уже три года.