Новые приключения в Стране Литературных Героев
Шрифт:
Мужчина. Значит, среди них буду и я... Эй! Что это вы так уставились на мой живот? И почему у вас текут слезы?
Тиль (всхлипывает). От сердечного умиления. С тех пор, как я расстался с моим милым Ламме Гудзаком, я не встречал брюха столь жирного, круглого, бочкообразного, набитого вкусными разностями, налитого сладкими жидкостями. Брюха, столь...
Мужчина. Хватит, черт побери! Придержите свой дерзкий язык! Так вот, любезный! Вы должны на вашей картине убавить мое... мой живот ровно наполовину!
Тиль. Был бы весьма рад услужить, но, боюсь, тогда господин ландграф
Мужчина. Ваша голова – это ваша забота. Но если вы не исполните моего приказания, я велю своим слугам избить вас палками. Берегитесь!
Тиль. Слава богу, убрался... Да! Кажется, я угодил в переплет и опасаюсь, что у этой книги может оказаться плачевный конец. Ибо...
Женский голос(прерывает его размышления). Это вы – новый живописец?
Тиль. Увы, сударыня. Я!
Дама. Тогда слушайте меня внимательно. Перед вами придворная дама ландграфа Гессенского. А это моя спина – что вы скажете о ней?
Тиль. Если бы я был поэтом, сударыня, я нежно сравнил бы ее с изогнутым луком.
Дама. Приятно, что вы так галантны. Но, к сожалению, мир населен не одними поэтами, и оттого меня чаще называют просто горбуньей. Словом, я хочу, чтобы на вашей картине я была не изогнутой, как лук, а прямой и тонкой, как его натянутая тетива!
Тиль. Но, сударыня...
Дама. Я не приму никаких возражений! Если вы ослушаетесь, то мой поклонник не пощадит вашей галантности и посадит вас на свою шпагу, как цыпленка на вертел. Берегитесь!
Тиль(оставшись один). Что ж, по крайней мере я не могу пожаловаться на отсутствие выбора. Меня могут забить палками, заколоть шпагой или на худой конец отрубить голову – только выбирай! Но пока голова еще на плечах, надо задать ей работу... Думай, Уленшпигель, думай! Ты не из знатных господ, и тебе не впервой заниматься этой черной работой! Ну же, Тиль!.. Есть! Отлично, господа, будь по-вашему! Я угожу всем и всякому: и этому вислопузому и этой кривой карге. Я покажу им голую стену, пустое место и скажу: вот моя картина! Лучшая из всех картин на свете! Только, господа, у нее есть секрет: свое изображение на ней способен разглядеть лишь тот, в чьих жилах течет дворянская кровь. Если же к ней подметалась кровь простолюдина, ничего не увидите, сколько ни пяльтесь!.. Хорошую шутку сыграю я с вами, друзья мои! Вы кичитесь своим дворянством, вы не считаете нас за людей – что ж, за эту кичливость я вас и одурачу. Берегитесь!
Уленшпигель исчезает.
Гена. И что? Так все и выйдет, как у Андерсена?
Профессор. Похоже... Но так или иначе теперь ты видишь, что поразившая тебя история подпоручика Киже не одинока. В некотором смысле ее уже опередили и сказка Андерсена и «Тиль Уленшпигель» Костера.
Гена. Да, я вижу. Жалко!
Профессор. Помилуй, чего?
Гена. Ну, как же! Я-то считал, Тынянов все это сам придумал!
Профессор. Вот что тебя задело! Тогда не обессудь. Приготовься!
Сказано это так, что Гена даже слегка испугался.
Гена.
Профессор. К еще большему огорчению. Я прочту тебе одну историю из эпохи Павла Первого, заметь, действительную, невыдуманную, рассказанную современником. Слушай. «В одном из приказов по военному ведомству писарь, когда писал: «...прапорщики ж такие-то в подпоручики», перенес на другую сторону слог «киж»...»
Гена (он готов думать, будто ослышался). Что?!
Профессор (не обращая на него внимания), «...написав при этом большое К. Второпях, пробегая этот приказ, государь слог этот, за которым следовали фамилии прапорщиков, принял также за фамилию одного из них и тут же написал: «Подпоручик Киж в поручики»...»
Гена(все еще не хочет поверить своим ушам). Здесь Киж, у Тынянова – Киже, и вся разница?!
Профессор (продолжает невозмутимо). «На другой день он произвел Кижа в штабс-капитаны, а на третий – в капитаны. Никто не успел еще опомниться и разобрать, в чем дело, как государь произвел Кижа в полковники и сделал отметку: «Вызвать сейчас ко мне». Тогда бросились искать по приказам, где этот Киж, и, когда нашли первое производство Кижа, тогда только поняли, в чем дело. Между тем государь уже спрашивал, не приехал ли полковник Киж, желая сделать его генералом. Но ему доложили, что полковник Киж умер. «Жаль, – сказал Павел, – был хороший офицер».
Гена(он убит). Точно... И у Тынянова он в конце тоже говорит: «У меня умирают лучшие люди». Вот это да-а-а...
Профессор. Приуныл?
Гена. Так ведь, Архип Архипыч, обидно же! Я думал...
Профессор. Помню, помню, что ты думал! Так вот, дружок. Во-первых, рассказ Тынянова, если приглядеться, весьма и весьма отличается от этого старинного анекдота и уж, во всяком случае, не повторяет его. Как тем более не повторяет ни сказку Андерсена, ни роман Костера. А во-вторых... Пойми простую и важную истину – ради нее я и прочитал тебе историю этого самого Кижа. Да, реальная жизнь порой рождает такие сюжеты, до которых додумается, пожалуй, разве что писатель с очень богатым воображением. И то, что литература оказывается чуткой к этим сюжетам, то, что она не витает мечтательно в облаках, а, так сказать, припадает ухом к земле, к подлинной жизни, к истории, учится у них, – ну разве это плохо? Разве тут огорчаться надо? Наоборот, радоваться! Понимаешь?
ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ ГОСПОДИНА МАНИЛОВА
Обрадовался Гена или не обрадовался, это осталось неизвестным. Но вот в следующий раз – то есть в этот, о котором сейчас и будет рассказано, – он пришел к Архипу Архиповичу, прямо-таки лучась самодовольством. Наверное, так чувствовал бы себя, если бы только он умел чувствовать, сейф, в котором хранится документ необыкновенной важности и секретности. Оказалось, что он обдумывает сочинение, которое ему задали в школе: «Социальные корни художественных типов из поэмы Гоголя «Мертвые души» (тут и в самом деле заважничаешь, если только не затоскуешь). Но когда профессор предложил тут же, не мудрствуя и не откладывая, отправиться в эти самые «Мертвые души», Гена вдруг отказался. Почему? Разве это не лучше, чем тащиться в районную библиотеку и там выписывать разные (или, что еще хуже, однообразные) скучные мысли из скучных книг?