Новые русские
Шрифт:
Ее разбудил телефонный звонок. Тяжелая голова от выпитого вчера шампанского отказывается управлять ватным телом. Телефон продолжает настойчиво трезвонить. Элеонора с трудом дотягивается до трубки. Слышит в ней возбужденный радостный голос уборщицы Нади. Из продолжительного рассказа она восприняла только то, что уборщица не придет, а вместо себя пришлет какого-то морильщика тараканов. При этом он очень интеллигентный человек. Элеонору слегка рассмешило известие об интеллигенте, гоняющем тараканов. Не в силах продолжать разговор, она соглашается принять морильщика ближе к вечеру. Опускает трубку и снова залезает с головой под одеяло. Сон улетучился окончательно. К тому же приходится вспомнить о «новом русском». Тишина в квартире рождает надежду на его отсутствие. Лучшего подарка от него и ожидать трудно. Элеонора возвращается мыслями к ночным переживаниям.
Элеонора проводит пальцем под правой грудью и ощущает болезненность прикосновения. Две ранки с запекшейся кровью — не выдумка и не фантазия.
Размышления только усиливают головную боль. Элеонора, превозмогая слабость, встает. С болезненной гримасой разгибает спину. Долго поправляет перекрутившийся вокруг тела пеньюар. Ей необходимо выпить алказельцер. Цепляясь по пути за попадающуюся мебель, идет на кухню. Там в трусах и фартуке орудует Степан. Готовит завтрак.
— Сейчас буду тебя лечить! — заявляет он вместо приветствия.
— Почему? — настораживается Элеонора. Неужели она так плохо выглядит?
— А после меня бабы долго не могут оклематься. Но я знаю верный способ возвращения к жизни.
Не обращая внимания на его глупую похвальбу, Элеонора открывает дверцу кухонного шкафа, ищет алказельцер. Степан подходит сзади. Обнимает. Не сопротивляясь, она просит:
— Не надо.
— Надо. Слушай меня. Пятьдесят грамм коньяку, фужер шампанского, мой фирменный омлет с грибами и луком — и ты начинаешь парить сама над собой.
— Я утром не пью, — отказывается Элеонора. Для большей убедительности добавляет: — Давно не пью.
— Это не проблема, — смеется Степан. Его руки властно ложатся на ее бедра. — Пока я здесь, будешь слушаться меня. Сперва позавтракаем, затем ненадолго в постель, а в пятнадцать ноль-ноль у меня деловая встреча.
Элеонора чувствует, как под фартуком вздыбился его массивный член. Придется соглашаться. Иначе не отстанет.
Может, утром будет менее тяжко. Она возвращает алка-зельцер на полку.
— Отпусти хоть умыться. Я не привыкла находиться перед мужчиной в таком виде.
— А чего? Нормальный вид. Мне объясняли, ежели женщина с утра без краски и прочих прибамбасов смотрится классно, значит, красота у нее натуральная.
— Мне не до краски, — передергивает плечами Элеонора. Освобождаясь от рук надоевшего любовника, скрывается в ванной.
Чтобы оттянуть нежелательный момент нового общения, она решает подольше полежать в ванне. Голова разламывается, в животе неприятное нытье. Хочется замереть, распроститься с собственным телом. Из крана монотонно журчит вода, взбивая пену. Элеоноре невмоготу злиться на наглое поведение Степана. На что он, дурак, надеется? Какой секс? Она же мертвая. Пусть наваливается своей медвежьей тушей, орудует тупой кувалдой, она и не вздохнет. Будет лежать египетской мумией.
Дверь в ванную скрипнула. Элеонора закрывает глаза. Гад! Подождать не может. Сейчас, чего доброго, предложит потереть спинку. Она категорически откажется заниматься этим в ванной. Откуда здоровье? По движению воздуха и непонятному тихому звону ясно его присутствие. Стремясь выразить взглядом полнейшее презрение, медленно приоткрывает глаза.
Перед ней, лежащей в ароматной пене, стоит Степан. На нем серый пиджак, черные брюки, аккуратно завязанный красный галстук. В одной руке держит поднос с фужером шампанского, рюмкой коньяка и пышным омлетом на тарелке. Во второй — крахмальная белая салфетка.
Элеонора не в состоянии вымолвить ни слова. Он опускается на колени. Ставит поднос на кафельный бордюр ванны. Элеонора пугается, что фужер перевернется, тянется к нему рукой.
— Нет, нет. Сначала рюмку коньяку, — останавливает Степан. Сам берет рюмку, подносит ее к губам Элеоноры.
Она поражена галантностью его поведения. Безропотно делает глоток, второй. Подчиняясь движению его руки, допивает до конца. Морщится, зажмуривает глаза. Когда снова открывает их, Степан держит перед ней фужер с плавно скользящими внутри пузырьками. Во рту аж пересохло от предвкушения холодного шампанского. Элеонора жадно пьет. Оно оказалось кисловатым. Не то что ее любимое. Это другое. Либо паршивое наше, либо дорогое иностранное. Ей все равно. Она набирает полный рот, исчезает под водой и там выпрыскивает кислятину. С привкусом шампуня на губах, выныривает. От совершенной шалости возникает детская радость, подталкивающая шумно шлепать ладошами по воде. Степан смеется и совсем не собирается уклоняться от брызг. Элеоноре жалко заливать его дорогой пиджак. Она протягивает руку к омлету. Цепляет вилкой поджаренный кусочек. Степан молча наблюдает за ней.
— Тебе жарко? — она задает первый из пришедших на ум вопросов.
— Немного.
— К чему этот маскарад? — продолжает есть омлет, оказавшийся безумно вкусным.
— Планы меняются. Заканчивай с ванной и марш одеваться. Натягивай все самое дорогое. По полной фирме. Брюлики во всевозможные места. Каблук не менее пяти сантиметров. А поверх всего свою чернобурку. И улетный макияж. Понимаешь меня?
Элеонора от растерянности погружается с головой в пену. Трудно, лежа в ванне, беседовать с одетым человеком. Почему-то ему начинаешь верить. Вообще голый подчиняется одетому уже потому, что голый. Остается вынырнуть и утвердительно кивнуть мокрой головой.
Степан забирает поднос и выходит. Элеонора внезапно пьянеет. Легкий, бессмысленный абанкураж не дает сосредоточиться. Понятно одно — они вместе куда-то уходят. Замечательно. Он уберется из ее дома. А там уж она найдет повод от него избавиться. Хотя, кто знает? Может, он ее поведет на обед в посольство? С Ласкаратом не было такого посольства, куда бы их ни приглашали.
Элеонора собирает крупицы воли, выталкивает себя из ванны. Долго стоит под холодным душем. Рассудок немного трезвеет. Странно. Хмель исчезает, а хорошее настроение остается. Закутавшись в халат, бежит в спальню.
Держа работающий фен, одновременно копается в шкафу. На пол летят платья, блузки. Из ящика падают коробки с колготками. Элеонора умеет собираться быстро. Выключает фен. Причесывается. Принимается за лицо. Внешность у нее, как она сама считает, самая обыкновенная. Мелкие резкие черты лица находятся в постоянном движении, чем смазывают общее впечатление. Она знает про это. Поэтому стремится обуздать собственную мимику. Из-за постоянного напряжения лицевых мышц возникает неподвижная маска, притягивающая внимание мужчин. Они уверены, что за этой неподвижностью скрывается чувственная страстность натуры. Этот образ Элеонора придумала сама в пору своих домашних театральных представлений. К тому же неподвижность лица позволяла ей дорисовывать любые его черты. Скользя кисточкой и растушевкой, словно художник по полотну, она предпочитает сиренево-розовые тона. В зеркальном отражении ее облика, благодаря быстрым движениям рук, проступила свойственная ей неприступная нежность.