Новые забавы и веселые разговоры
Шрифт:
– Ого! – сказал он. – Птички-то уже вылетели!
А невеста, весьма довольная, ответила!
– Ступайте сами в гнездо.
Такова одна! Жених второй сестры, гладя ее, нашел, что живот у нее несколько кругловат.
– Как? – сказал он. – Амбар уже полнехонек?
– Постучите в дверь, впущу, – ответила невеста.
Вот уже и две! Жених третьей сестры, забавляясь с нею, скоро понял, что он не первый.
– Дорожка проторена! – сказал он.
– Зато не заблудитесь! – ответила младшая.
Вот и все три! Ночь прошла. На другой день они пришли к отцу и поочередно доложили ему обо всем происшедшем. Queritur, [121] которой из них отец должен был отдать обещанные двести экю? Подумайте. Мне кажется, вы согласитесь со мною, что они должны были либо поделить их между собою, либо получить каждая по двести экю, propter mille raticnes, quarum ego dicam tantum unam brevita-tis causa, [122]
121
Спрашивается (лат.).
122
По тысяче причин, из которых я укажу ради краткости только одну (лат.).
123
Следовательно, умозаключая по Барбара (лат.). Барбара – общеутвердительный силлогизм в формальной логике.
124
Деперье имеет в виду следующее место ив «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле (кн. III, гл. XXVIII): «Если ты окажешься рогоносцем, ergo жена твоя будет красива; ergo она будет с тобой хорошо обходиться; ergo у тебя будет много друзей; ergo ты спасешь свою душу» (слова брата Жана, обращенные к Панургу).
Новелла VI
О пикардийце, который отучил жену от шашней, сделав ей хорошее наставление при ее родственниках
Во Франции царствовал когда-то король [125] (имя его настоящее повествование не устанавливает), добрый король, достойный своей короны. Он весьма охотно допускал к себе всех, у кого была к нему нужда, и находил в этом большую отраду, ибо таким путем узнавал обо всем, что творилось в его стране, а этого не могло не быть, если бы он сам не прислушивался к голосу своих подданных. Но переходим к нашему повествованию.
125
Речь идет скорее всего о Франциске I, но не исключено, что о Людовике XI.
Этот добрый король часто ездил по своей стране и, чтобы лучше узнавать обо всем, иногда ходил по улицам, переодевшись в простое платье. Однажды он задумал собственной королевской персоной, но, по обыкновению, запросто, навестить Пикардию. Приехав в Суассон, он призвал к себе самых именитых граждан города, по-дружески пригласил их к столу и попросил их рассказать обо всех местных происшествиях, будь они смешные или серьезные, все, что им придет на память. И вот один из приглашенных рассказал, между прочим, следующую историю.
– Ваше величество, – сказал он, – недавно в одном ив ваших пикардийских городов один магистрат, [126] живущий еще и поныне, лишившись жены после долгого и счастливого супружества, решил жениться вторично и выбрал себе в жены молодую красивую девицу благородного происхождения, несмотря на то, что она не подходила ему ни по характеру, ни по возрасту, ибо он уже прожил половину своей жизни, а она находилась еще в самых цветущих летах, а поэтому не могла быть особенно рассудительной. Понятно, что ему было трудно вертеть такой волчок. Вкусив сладостей жизни, она увидела, что муж может только разжигать у ней аппетит, и, как он ни баловал ее нарядами, яствами и ласковым обращением, все это только раздувало огонь возле пакли. Ей взбрело в голову обзавестись на стороне тем, что ей недоставало дома. Она завела себе дружка и стала с ним забавляться. Потом, не довольствуясь одним, нашла другого, третьего, и скоро у нее завелось их так много, что они стали ссориться из-за нее и приходить к молодой женщине, забывшей за своими удовольствиями о чести, и в урочное, и в неурочное время. Сначала муж об этом не догадывался или делал вид, что не догадывается, и терпеливо выносил все ее проделки, считая это наказанием себе за то, что он, пожилой человек, женился на такой молодой женщине. Но это продолжалось, однако, так долго, что уже по всему городу пошли толки. Его родственники, узнав об этом, крайне огорчились, и один из них, не выдержав, наконец, пришел к нему и рассказал ему о ходивших по городу слухах. Он заявил, что если муж не примет никаких мер, то его самого сочтут дурным человеком, и им будут гнушаться все родственники и все порядочные люди. Выслушав его речь, муж придал своему лицу подобающее выражение, то есть притворился крайне рассерженным и огорченным, и дал ему обещание, что сделает все, что нужно.
126
То есть судейский чиновник.
Но, оставшись наедине, он пришел к убеждению, что не может уже восстановить чести жены, что первая обязанность жены – хранить свое доброе имя и страшиться дурной славы, а иначе никакие стены не скроют ее от позора. Более того, как человек рассудительный, он понял, что развеяна прахом также и честь мужа, если жена запятнала свою репутацию. Поэтому он уже не очень спешил принимать какие-нибудь меры. Однако, чтобы не казаться чересчур небрежным к своим семейным неурядицам, столь сильно порочившим его в общественном мнении, он все-таки придумал некоторое средство, показавшееся ему наиболее подходящим, а именно, купил себе дом, прилегавший к заднему фасаду его собственного дома, и соединил оба дома в один, желая, по его словам, иметь в своем доме вход и выход с двух сторон. Устроив с задней стороны дома удобный вход, он присоединил к нему для большего удобства посетителей еще галерею и заказал для этого входа полдюжины ключей. Покончив с этим, он в досужий день пригласил к себе родственников жены на обед. Он очень любезно принял их и хорошо попотчевал. По окончании обеда, когда гости еще не успели подняться из-за стола, он обратился к ним в присутствии жены со следующими словами!
– Милостивые государи и милостивые государыни! Вам известно, как давно я состою супругом вашей родственницы, которая здесь присутствует. Я имел уже возможность убедиться, что, взяв ее в жены, я сделал ошибку, ибо мы друг другу – не пара. Но так как сделанного уже воротить нельзя, то мне надлежит испить мою чашу до дна.
И, повернувшись к жене, он сказал:
– Дорогая моя! Недавно меня упрекнули в том, что вы плохо исполняете обязанности хозяйки. Это меня крайне огорчило. Говорят, что к вам постоянно ходят сюда на свидание молодые люди, а это наносит большой ущерб как вашей, так и моей чести. Если бы я вовремя это заметил, я принял бы против этого какие-нибудь меры пораньше… Но лучше поздно, чем никогда. Скажите своим посетителям, что ходить к вам на свидание теперь для них будет удобнее, чем раньше. Я сделал для них с задней стороны дома особый ход и дарю вам полдюжины ключей, чтобы вы их роздали им. Если этого для вас окажется недостаточно, то мы закажем еще. Слесарь всегда в нашем распоряжении. Скажите же им, что они могут проводить теперь с вами время с большими удобствами и для вас и для них, ибо если вы не можете удержаться от своих забав, то, по крайней мере, можете скрыть их от людей, чтобы о вас и обо мне не было никаких пересудов.
Выслушав эту речь в присутствии своей родни, молодая женщина почувствовала стыд и с этого дня стала терзаться угрызениями совести за бесчестие, которое она нанесла мужу, себе и своим родственникам, закрыла двери для всех своих любовников, прекратила все свои шашни и сделалась добродетельной и честной женой.
Король, выслушав рассказ, пожелал узнать имя этого мужа.
– Клянусь честью дворянина! – сказал он. – Это – самый хладнокровный и самый терпеливый человек в моем королевстве. Если он умеет быть таким терпеливым, то он способен и сделать что-нибудь хорошее!
И тут же пожаловал его чином главного прокурора Пикардии. Что касается меня, то я воздал бы ему славу на вечные времена. Но его имя, заслуживающее того, чтобы его занести в летописи и даже причислить к сонму святых, ибо он был истинным мучеником в этом мире, стерто временем. Я полагаю, что он вкушает теперь блаженство в другом мире. Да послужит это для вас хорошим примером! Amen, ибо грош цена попу без клира.
Новелла VII
О нормандце, который шел в Рим, запасшись для беседы с папой латынью, и о том, как он ею воспользовался
Один нормандец, возгоревшийся завистью к счастливой жизни духовенства, решил после смерти жены принять духовный сан. Хотя он едва умел читать и писать, но прослышав, что с деньгами можно добиться всего, и считая себя не глупее любого священника прихода, он открыл свое намерение одному приятелю и попросил совета, что он должен для» того предпринять. После того как они обстоятельно обсудили это вдвоем, приятель сказал ему, что если он хочет добиться успеха, так пусть идет в Рим, ибо от своего епископа, который на производство в священники и на quocunque [127] стал очень туг, он вряд ли чего-нибудь добьется, а папа, у которого много всяких других дел, не будет особенно в нем копаться и мигом произведет его в духовный сан. Кроме того, сходив в Рим, он сделается бывалым человеком, а возвратившись на родину с званием священника, пожалованным самим папой, и получив еще какую-нибудь бенефицию, будет пользоваться среди своих сограждан большим уважением и сделается важным лицом.
127
Термин, обозначающий обряд пострижения.