Новые записки психиатра, или Барбухайка, на выезд!
Шрифт:
— Ну-у, — задумалась девушка. Процесс прорабатывания ситуации был ощутим почти физически. — А! Вот! Ведь за месяц состояние может меняться — ну, там, фазы луны, магнитные бури, артериальное давление… Но обязательно будет светлое окно. Вот тогда-то и можно будет идти с ней и получать пенсию. Так что вы справку правильно напишите, ладно?
— Ну вот что, — резюмировала доктор, — только врожденная интеллигентность и страшной силы душевная доброта не позволяют мне послать вас дальше кабинета судебно-психиатрической экспертизы. Но и ближе тоже никак не получится.
Завели
Премию на бочку!
Вопросы. Пациенты задают их постоянно. Самые разные. Многие из них привычны, а ответы на них не менее предсказуемы и типичны, чем коленный рефлекс. Или кремастерный [59] — до чего дотянешься. Абсолютным лидером в любом отделении (кроме отделения неврозов) всегда был вопрос: «Когда меня выпишут?» Много вопросов задается о причинах болезни и о том, сколько она продлится и чего от нее можно ожидать. А порой бывают сногсшибательные вопросы, просто из главного калибра и в упор. На такие шаблонных ответов не бывает, спасает только искусство импровизации.
59
Кремастерный рефлекс — подтягивание яичка при раздражении внутренней поверхности бедра.
Эта история произошла много лет назад, когда я работал ординатором в женском отделении. Марина (пусть ее будут звать так) была там не то чтобы завсегдатаем, но все же попадала на лечение с завидной регулярностью — по два-три раза в год — и лечилась подолгу, всякий раз не меньше двух месяцев. Начиналось все каждый раз однотипно: сначала соавторство с лечащим врачом в отношении назначений, потом твердая убежденность, что вот на этот раз болезнь сложила лапки и накрылась мраморной плитой, потом напряженное затишье и первые ночи без сна и наконец — пара дней охоты на родню, когда тщедушная девчушка расшвыривала родственников, как кегли, роняла и ломала ставшую вдруг такой хрупкой мебель, и даже спецбригаде приходилось туго.
Вот и в этот раз она была доставлена в глубокой печали и коконе из фланелевых жгутов, раздавая направо и налево меткие плевки и обидные эпитеты. Новообретенные соседки из наблюдательной палаты сунулись было полюбопытствовать, кто это тут такой молодой да горластый, но тут же узнали о себе так много нового и с такими лингвистическими излишествами, что фиксировать к кроватям пришлось поголовно всех — а то как бы чего не вышло.
На следующий день Марина была уже на удивление спокойна и тиха, и я решил с ней побеседовать, чтобы узнать, что же на сей раз стало причиной ее поступления. Если не знать, что творилось накануне, можно было бы возмутиться — что такая тихая, застенчивая, воспитанная
— Сукразит знаете? Заменитель сахара такой. Слышали? — тихо спросила Марина.
— Слышал.
— Ну, вот. — Многозначительная пауза.
— Что — вот?
— Вы что, не понимаете? — Градус доверия ко мне как специалисту, гражданину и просто человеку резко упал.
— Марина, я слышал про сукразит. Даже пробовал. Что я еще должен о нем знать?
— А знаете, кто его изобрел? — Лукавый взгляд, словно подбадривающий: «Ну же, доктор! Проведи уже реанимацию своей эрудиции!»
— Неужто?..
— Правильно, доктор! Вы не так уж безнадежно тупы!
— Ну, спасибо, дорогая.
— Постойте, я вам сейчас такое скажу — вы ох… э-э-э… в общем, сенсация!
— Хорошо, я уже морально подготовился. Давай, жги напалмом.
— На самом деле сукразит — это лекарство от рака.
— Убила, Марина. К такому повороту я не был готов. Как же он помогает от рака, хотел бы я знать?
— А хер его знает, — честно призналась Марина. — Вот вы скажите: вы знаете, как именно галоперидол убирает галлюцинации?
— Не знаю, — пришлось сознаться мне.
— А чего ко мне привязались? Он помогает — и этого достаточно! Я добилась, чтобы его пустили в продажу как заменитель сахара! Теперь его принимают миллионы людей! Профилактика в мировом масштабе! Каково?
— Грандиозно.
— Правда? — недоверчиво сощурилась Марина: а вдруг доктор смеется?
— Правда. Я впечатлен. А Нобелевский комитет в курсе?
— Я им письмо написала. Уже давно.
— Ну, раз давно, значит, письмо уже получили.
— Вы так думаете? В таком случае у меня к вам несколько вопросов.
— Спрашивай, Марина, постараюсь ответить.
— Я, собственно, вот о чем хочу спросить. — Марина подошла ко мне вплотную и уперла руки в боки. — ГДЕ МОЯ НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ??? И КАКОГО ЛЯДА Я ВООБЩЕ БОЛТАЮСЬ ТУТ, КОГДА МЕНЯ ЖДУТ В СТОКГОЛЬМЕ???
— Погоди-ка, — мне пришлось соображать очень быстро, — а что именно ты написала в письме?
— Дайте-ка вспомнить… А! «Уважаемые члены Нобелевского комитета! Сукразит — это лекарство от рака. Мне это абсолютно точно известно. Можете проверить. Ваша Марина». Ну, и обратный адрес, конечно.
— Вот оно! Марина, ты забыла указать формулу сукразита.
— Бли-ин! И что, без формулы никак?
— Нет, дорогая. Так что придется вспоминать. Ну и лечиться тоже, а то уж больно шустро ты шкафы дома роняешь. А ну как на церемонии вручения критики нарисуются — ты ж им головы поотвинтишь и в ковровую дорожку завернешь, а у России и так с имиджем проблемы!
Ура! Моя пациентка с шизофренией сдала все зачеты и допущена к сессии. Умничка. Все же смогла после академа найти в себе силы и не просто проходить последний курс, но и без задолженностей выйти к последним экзаменам. А ведь обострение полтора года назад было сильнейшим.