Новый круг Лавкрафта
Шрифт:
— А твой отец придет?
— Ну, может, уже сразу на концерт, — ответила она, покачав головой. — Но у него сегодня встреча за встречей — так что он не слишком уверен был. Но утром сказал, что посмотрит, может, получится. Так что мы сюда сами будем прорываться.
— Понял.
Дверь служебного входа — весьма внушительная, железная и скрипучая — медленно отворилась, и из щели на них высунулась весьма злобная рожа.
— Мнэ… короче… «Шептуны» ждут нас, — промямлил Марио.
— Все билеты проданы! — рявкнул
— Нет-нет, мы…
Но любезный страж уже с грохотом захлопнул дверь перед их носом.
Марио тоскливо посмотрел на Энни, а потом охнул и чуть не стукнул себя по лбу от досады. Расстегнув куртку, он порылся в кармане, извлек свой пропуск за сцену и поднял его так, чтобы охранник сразу увидел. Энни ободряюще улыбнулась и перевернула сумку пришпиленным пропуском вперед.
Марио снова заколотил в железную дверь. Через несколько секунд дверь снова открылась, и из нее высунулся тот же охранник. Его лицо не обещало ничего хорошего настырным посетителям. Марио быстро показал ему пропуск.
Охранник присмотрелся, но никакого энтузиазма не проявил. И пробурчал:
— Концерт начнется через четыре часа. У вас пропуск — на концерт. Не на отстройку звука.
И дернул дверь на себя. Он бы ее снова захлопнул, но Марио успел сунуть в щель тяжелый высокий ботинок — такие в этом году в школе носили все поголовно. Охранник аж побурел от гнева:
— Да я…
— «Шептуны». Ждут. Нас. О нашей встрече договаривались «Дагон-рекордз». Идите и проверьте. Не пустите — у вас же неприятности будут.
Охранник издал нечленораздельное рычание, а потом рявкнул:
— Я спрошу у их менеджера! У Барта Старка! И не вздумай меня обманывать, а то и на концерт не пущу! Много вас таких ходит тут с приглашениями! И ногу свою от двери убрал быстро, а то отрежу нахрен и скажу, что так и было.
Марио неохотно отодвинул ботинок, и дверь тут же с грохотом захлопнулась. Он повернулся к Энни:
— Нормально, да? Интересно, этот перец меня сразу возненавидел или заранее?
— У него работа такая, — обнадеживающе улыбнулась Энни.
По лбу и мокрым, не прикрытым нейлоновым капюшоном волосам стекали капли дождя. В призрачном свете рекламного щита — на белом фоне красными буквами набрано было название нового альбома «Шептунов» — дождевая вода блестела, подобно смертной испарине. В переулке, в который выходил служебный вход, фонарей не было, и они молча стояли среди луж в бледных отблесках фонаря над дверью.
— У него просто работа такая, — тихо повторила Энни. — Это ж старина Гули. А как ему еще себя вести? Если б он не орал на каждого встречного-поперечного, сюда бы каждый вечер рвались всякие проходимцы, мошенники и фанаты.
— Мммм…
Ледяной дождь лил и лил с серого неба. Старина Гули задерживался. Наконец железная дверюга снова заскрипела — в третий раз. Гули высунулся — на этот раз его лицо выражало не безграничную ненависть и лютый гнев, а просто умеренную враждебность. Он махнул рукой — проходите, мол, и Марио с Энни наконец перешагнули через низкую железную ступеньку, отделявшую грязный крашеный пол коридора от замусоренного грязного асфальта улицы.
— Старк велел пропустить, — и Гули кивнул куда-то в пространство за своей спиной, в сторону невысокой узкой лесенки на чуть приподнятую над уровнем пола площадку.
Там стоял широкоплечий мужчина средних лет. Обрюзгшее лицо в венчике седоватых волос вполне соответствовало мятому серому твидовому пиджаку и мешковатым коричневым фланелевым брюкам. Он сжал губы в полосочку и сделал вид, что улыбнулся Марио и Энни:
— Вы — те самые ребята из школьной газеты?
— Да, сэр.
— Я Барт Старк. Хэл Эпштейн из «Дагона» сказал, что вы придете.
— Мистер Эпштейн — мой отец, — тихо проговорила Энни.
Старк сжал губы еще плотнее, и натужная улыбка почти исчезла с лица:
— Все понятно. Значит, так. Мои ребята сейчас отстраиваются. А вы пойдите, присядьте, а потом поговорите с Джонни и Олли.
И он уткнул большой палец в дубовую дверь за спиной.
Марио и Энни прошли через всю комнату до новой двери. Марио наклонился и осторожно прошептал:
— Джонни и Олли?
— «Шептуны», — тихо ответила Энни. — Джонни Кендрик и Оливия Олдэм. Ты что, вообще ничего про группу не знаешь?
— Тьфу ты, — потряс головой Марио и взялся за грязноватую медную ручку.
Дверь неохотно подалась его усилию и открылась.
— Конечно, знаю. Просто одно дело — Оливия Олдэм, а другое — Олли…
Войдя в огромный концертный зал, они прошли к первому ряду. Старые, заплатанные сиденья смирно выстроились вокруг танцпола. Энни быстро оглядела высоченный свод зала, покосилась на сцену — и принялась копаться в своей сумке с аппаратурой. Марио поставил «дипломат» на пол и уселся в пропыленное кресло. А потом посмотрел в сторону сцены. Она оказалась довольно высокой, в рост человека.
«Шептуны» уже заняли свои места на площадке, вокруг них суетились помощники звукорежиссера и осветителя: проверяли провода, устанавливали звуковые мониторы, примеривались к подсветке и прожекторам. Все до единого щеголяли в застиранных джинсах и затасканных футболках — ни дать ни взять, злая карикатура на Марлона Брандо в молодости…
Из музыкальных инструментов на сцене стоял лишь белый арповский синтезатор Дженни Кендрика. Собственно, оборудования на сцене оказалось негусто: синтезатор, два микрофона на хромированных штативах, здоровенная звуковая консоль с одной стороны и высоченные колонны двенадцатидюймовых и восемнадцатидюймовых колонок «Акустик» под мощными усилителями (оба, как заметил Марио, «Ампеги»).