Новый Макиавелли
Шрифт:
К роли председателя саммита Тони начал приноравливаться в июне; поставил себе цель от начала и до конца контролировать процесс. Уповать на следующий саммит с Тони во главе не приходилось — к тому времени против нас успели бы объединиться все желающие. Гордон отказался предоставить финансовую модель Казначейства для бюджета (что изрядно усложнило нам жизнь), а в ноябре и вовсе пригрозил обнародовать требование пятимиллиардного урезания расходов на сельское хозяйство — чтобы мы уж наверняка не достигли консенсуса. Даже без компьютера мы поняли: чтобы сохранить свою скидку на взнос и свести дебет с кредитом, придется отозвать средства из стран Центральной и Восточной Европы, как это ни неприятно, учитывая, сколько времени мы им помогали. Мы начали со стран Балтии, разумеется, вызвав их недовольство; нас, впрочем, оно не остановило. На очереди стоял Будапешт, где назначила встречу Вышеградская четверка (премьеры Польши, Чехии, Словакии и Венгрии). Местом встречи было дивное здание Венгерского Парламента, построенное в неоготическом стиле. Я ждал под дверью конференц-зала, читал британскую прессу. Тогда-то, в первый и единственный на моей памяти раз, «Дейли мейл» посодействовала защите британских
К декабрю, непосредственно к саммиту, сложилось впечатление, что до консенсуса рукой подать. Переговоры мы начали с французов и немцев; появилось ощущение дежавю — точь-в-точь саммит 1998 года, когда со скрипом продвигали Дуйзенберга. Теперь, в 2005 году, Ширак заявил о принципиальной позиции Франции: Британия, дескать, как миленькая выплатит все сто процентов. Не важно, чего именно, не важно когда — главное, сто процентов. Меркель проявила практичность и готовность содействовать. Насчет поляков мы только одно знали — теперь, когда у власти близнецы Качиньские, поляки совершенно непредсказуемы. Однако вести переговоры с их молчаливым премьером Казимежем Марцинкевичем оказалось практически невозможно. Марцинкевич говорил загадками, притом очень тихо; вдобавок с лица его не сходила легкая улыбка, этакий намек — дескать, все сказанное надо воспринимать в ироническом ключе. Когда мы озвучивали очередную сумму, Марцинкевич поднимал тему «солидарности». Мне происходящее напоминало пресс-конференцию футболиста Эрика Кантоны — Кантона нес откровенную чушь про чаек, которые летят за трейлером, а впечатление было, что он выдает умнейшие вещи, просто аудитория до них не доросла. Объяснений поведения Марцинкевича существует два — либо посредством хитроумной тактики он провоцировал нас называть все более крупные суммы, либо у него ехала крыша. Точно определить причину мы не сумели — и окрестили Марцинкевича первым постмодернистским премьер-министром.
В конце концов, переговорив со всеми лидерами, мы решили, что имеем около тринадцати миллиардов евро для удовлетворения всех разнообразных требований, и занялись их распределением. Не успели мы озвучить суммы, предназначенные голландцам, финнам, полякам и прочим, как явились наши чиновники, крайне смущенные, и сказали, что ошиблись в подсчетах. Выходило, что мы размахнулись отдать лишние два с четвертью миллиарда евро. Вот было положение так положение! Возобновлять переговоры нельзя — ни одна страна не согласится на сумму меньше только что названной. Некий чиновник предложил взять деньги из неприкосновенных запасов ЕС; Баррозу воспротивился — мол, без согласия Европарламента это неприемлемо. Наконец чиновники догадались сократить дефляторы в бюджетной модели; дебет вновь сошелся с кредитом. Пока чиновники думали эту мысль, мы наблюдали переговоры между Шираком и Меркель. Еще до начала саммита Ширак объявил, что переведет французские рестораны на нулевую ставку НДС. Он всячески давил на Меркель, добивался ее согласия, чтобы завершить бюджетные прения. Меркель являла чудеса корректности и улыбчивости, но осталась непреклонна. «Теперь я погиб, — сказал Ширак, — мне светит общая забастовка владельцев и работников ресторанов».
Мы вернулись за стол переговоров, и к часу ночи бюджет был готов. Тони просил Ширака и Меркель выступить первыми, чтобы остальным труднее было вносить опасные для бюджета возражения. Мы знали: Верхофстадт непременно отомстит — попытается блокировать сделку; однако к тому времени, как до него дошла очередь, было высказано слишком много аргументов «за». Правда, пока выступали другие лидеры, Верхофстадт позволял себе выкрики с места. И все же полного консенсуса мы еще не достигли. Польский премьер хотел последнего штриха. Тони отправил меня к Ангеле Меркель, сидевшей от него довольно далеко; от меня требовалось попросить денег, обещанных землям Восточной Германии, для ублажения поляков. Меркель согласилась, сама подошла к Марцинкевичу и сама озвучила предложение. Таким образом, была поставлена последняя точка над «Ь. Служащие хотели было нести шампанское; я предвосхитил этот жест. Мне казалось, бюджет, принятый с таким скрипом, обмывать не следует.
По словам Джека Стро, сторонник Гордона Дуглас Александер во время саммита ходил за ним, за Джеком, по пятам, записывал все сомнительные Джековы высказывания и отправлял Гордону. Дуглас сказал Джеку, что исход саммита был бы иным, если бы переговоры вел Гордон. Уж Гордон-то уступок не делал бы. Джон Кунлифф, старший чиновник Казначейства, держал Гордона в курсе хода переговоров. Когда переговоры близились к завершению, Гордон потребовал передать мобильник Тони. Джон остановился на пороге переговорной, стал размахивать мобильником, однако Тони намеренно игнорировал его манипуляции. Переговоры продолжались. На следующий день Гордон заявил СМИ, что он лично недоволен результатами саммита. По возвращении в Лондон Тони поинтересовался, что бы на его месте стал делать Гордон. Настаивал бы на куда меньшем бюджете, с потолком в один процент от расходов ЕС, отвечал Гордон. На вопрос, кто бы поддержал эту позицию, Гордон сказал «Министерство финансов Германии». Тогда Тони напомнил, что канцлер Германии сама предложила более высокий предельный уровень, иными словами, от поддержки Министерства финансов толку было бы негусто.
Мудрый премьер всегда осознает, насколько важно в ЕС достичь таких соглашений, чтобы каждый из лидеров чувствовал себя победителем или по крайней мере мог, вернувшись на родину, внятно объяснить причины своих уступок. Правители, в понимании Макиавелли дальновидные, из всех своих деяний афишируют те, что и без того должны были свершить. Премьер-министру приходится снова и снова вести переговоры с другими европейскими лидерами; понятно, что ему нужно расположение этих лидеров в течение всего премьерского срока. Гордон применял тактику бульдозера; на одних отдельно взятых переговорах она могла и сработать.
Гордон хотел сопровождать Тони на последний его саммит, в июне 2007 года; я счел это неуместным. На саммите мы столкнулись с французским бульдозером нового поколения в лице Саркози. В январе Саркози говорил Тони, что темой летнего саммита намерен сделать европейскую мини-конституцию, чтобы «не висела», и просил Тони помочь уломать Ангелу Меркель. Июньский саммит был посвящен ратификации нового договора. В последнюю минуту Саркози попытался пропихнуть приложение к договору, касающееся ограничения роли соревнования, — счел такую вставку демонстрацией того факта, что англо-саксонская модель себя не оправдала. Питер Сазерленд, бывший комиссионер, позвонил нам и предупредил о замыслах Саркози. Немцы объявили, что согласны на приложение, ибо оно куда лучше предложенной Саркози альтернативы — поставить перед Европейским Центробанком задачу экономического роста наряду с обеспечением валютной стабильности. Мы высказались против. Саркози собрал нас в своем кабинете, Тони усадил напротив себя, а Найджела Шейнуолда и вашего покорного слугу — рядом, по другую сторону стола. Вместо того чтобы обращаться к Тони, Саркози повернулся к нам — и выдал все, что о нас думает. Я, мол, вам помогал с договором, все ваши поправки принял, а вы в одной «уловочке» посодействовать не хотите; не по-товарищески это. В отличие от Ширака, который в гневе был страшен, гнев Саркози как-то не воспринимался всерьез; мы приняли поправку, когда юристы — члены комиссии заверили нас, что погоды она не сделает. Что отнюдь не помешало Саркози по возвращении во Францию трубить о своей победе на каждом углу.
Британский премьер находится в весьма невыгодном положении по сравнению с лидерами других европейских стран. Во время заседаний Европейского совета руки у него связаны, и связывает их не кто иной, как британская пресса. Каждый саммит пресса преподносит так, словно на нем решается судьба державы в целом и премьер-министра в частности; дает понять, что придется оставить премьерское кресло в случае провала по конкретному пункту. Не успеет премьер прибыть на саммит, как британская пресса возвещает изоляцию Британии. Любой результат саммита, кроме полного триумфа, расценивается как унижение страны. Хуже того: британские журналисты посещают все пресс-конференции, а не только те, в которых участвует британский премьер, а потом противопоставляют заявления французов, немцев и даже бельгийцев о достигнутых соглашениях с заявлениями нашего премьера. Больше ни один политический лидер не страдает от подобного неверия в собственные слова о национальных достижениях. Неудивительно: в других странах журналисты, как и положено патриотам, ходят только на пресс-конференции своего лидера и точно передают сказанное лидером от лица нации.
Несмотря на сие прискорбное положение вещей, мы преуспели в восстановлении лидирующей роли Британии в Европе — но, увы, не сумели заставить британцев полюбить Европу. Наша первая ошибка стала и основной, и связана она с евро. Началось все в октябре 1997 года. Гордон позвонил Тони и объявил, что намерен в пыль разнести публикации о якобы существующих между ним, Гордоном, и Тони разногласиях относительно Экономического и валютного союза (ЭВС). С Гордоном уже побеседовал корреспондент «Таймс»; Гордон использовал интервью для стабилизации ситуации. Тони же в тот момент был занят чем-то другим и лишь рассеянно посоветовал Гордону изложить все Алистеру. Я присутствовал при этом разговоре и поспешил предупредить Алистера — мол, остановите Гордона от дальнейших заявлений прессе. Однако Алистер, сам испытывая двойственные чувства к Европе, позвонил корреспонденту «Таймс» Филипу Вебстеру. Сказал, что сейчас проклюнется Гордон с согласованным заявлением по ЭВС. Намерение было — отложить вступление в ЭВС до 1998, максимум — до 1999 года. Однако Чарли Уилан успел от имени Гордона заявить «Таймс», что Британия не вступит в ЭВС при нынешнем Парламенте. Когда мы узнали об этом, что-либо предпринимать было уже поздно. Тони не скрывал гнева на Гордона и Чарли, поклялся изменить их стиль работы. Следующие полмесяца Чарли со страху трясся, как желе. Затем в течение нескольких дней решалось, какова будет официальная позиция правительства. Мне пришлось координировать телефонные переговоры между Тони, заседавшим среди глав Содружества в шотландском Глениглсе, и Гордоном, оставшимся в Лондоне, а еще — навещать Сару в больнице, ибо именно тогда родилась наша старшая дочь. Поскольку Гордон с Чарли уже нас предали, с вступлением в ЭВС мы ничего не могли поделать до следующих выборов. Вообще правителя часто обходят при принятии важных решений — правителю остается пожинать их плоды.
К «делу о статье с участием Гордона» Тони вернулся перед выборами 2001 года. Мы подумывали о референдуме по евро осенью 2002-го или летом 2003 года, однако сомневались, что он возможен при курсе немецкой марки 2,80 по отношению к фунту — слишком высоки были бы тогда наши затраты. Надеялись на изменение валютного курса. Гордон же, как выяснилось, вынашивал иные планы. Узнав, что Джон Керр, непременный секретарь МИДа, ввернул в Королевскую речь пассаж о евро, Гордон рассвирепел и приказал пассаж изъять. В евро он видел политический рычаг; в июне сказал Тони, что согласится на вступление в ЭВС лишь в обмен на уход Тони с лидерского поста.