Новый мир. Книга 3: Пробуждение
Шрифт:
Кульминацией разрастающегося противостояния стал поступок Элмора. Возможно, впервые в своей политической карьере Патридж всерьез ошибся в человеке. Он полагал, что купил твердую лояльность этого политика, проведя социальные реформы, которые тот давно лелеял. Элмор не развеивал этого впечатления. Он имел врожденный дар располагать людей к себе, находить подход к каждому. Исключение не составил даже Патридж. Почти пять лет своего пребывания в правительстве Элмор оставался лояльным Протектору, умудряясь с подкупающей честностью конструктивно критиковать отдельно взятые инициативы и проекты, но при этом проявлять почтение и не оспаривать авторитета сэра Уоллеса ни публично, ни в кулуарах. В конце
Двухчасовая пресс-конференция Элмора 1-го июня 95-го, во время которой он откровенно пролил свет на множество шокирующих тайн сэра Уоллеса и его окружения, открыто объявил себя их оппонентом и призвал общество сплотиться вокруг общей идеи «возвращения к настоящей демократии», произвела эффект взорвавшейся бомбы. Политических скандалов такого масштаба Содружество еще не знало. Элмор, будучи вторым по популярности политиком в Содружестве, которому доверяли порядка 50 % избирателей, пошел ва-банк, решившись возглавить оппозицию и составить реальную конкуренцию самому Патриджу. Этот путь вел либо к головокружительной победе, либо к низвержению с политической арены. Вероятно, Элмор это понимал. Так что уголовные дела, заведенные против него уже к концу месяца, вряд ли стали для него сюрпризом.
Не знаю, насколько продуманными и взвешенными были действия всех сторон этого конфликта, и не вышли ли события у них из-под контроля в азарте борьбы. Так или иначе, настроения в Содружестве в середине 95-го ни у кого язык не поворачивался назвать спокойными.
Демонстрации и политические дебаты были лишь верхушкой айсберга. Гораздо более серьезным признаком кризиса был нарисованный по всем глухим подворотням улицам знак ®. Потому что те, кто использовал этот знак, не собирались выбирать между противоборствующими политическими силами и менять существующую систему. Они собирались разрушить ее до основания.
Я следил за развитием событий, как и все, кто имел глаза и уши, иногда с сомнениями, иногда с тревогой, а иногда и с зачатками страха или гнева. Но я оставался пассивным. К 35-му году жизни я стал убежденным скептиком и не испытывал доверия ни к власти, ни к умеренной оппозиции, ни к радикалам. Лагеря Патриджа и Элмора вызывали у меня смесь симпатии и антипатии приблизительно в равной степени. Второй был мне, пожалуй, инстинктивно несколько ближе и симпатичнее — в той же мере, в какой первый казался сильнее и опаснее. Главное же, что ни одна из сил не затрагивала всерьез тех тем, которые были мне особенно близки и не предлагала решения тех проблем, которые меня гложили. А если бы даже такое произошло, то я, вероятнее всего, не поверил бы им. Меня не оставляло чувство, что все происходящее было лишь спектаклем, мышиной возней, и что все это, в конце концов, закончится мирной договоренностью одного лагеря с другим, так как все они между собой повязаны и, в сущности, ничем друг от друга не отличаются. Третьей альтернативой были лишь радикалы. Однако я не мог поверить, что наше общество, при всех его пороках, дошло до той крайней точки, когда лишь идеи этих безумцев станут для него наилучшим выходом.
Быть может, мой индифферентный подход не был конструктивен. Но мне было плевать. Вокруг хватало наивных идиотов, готовых горлопанить на митингах. Были и люди, достаточно глупые, чтобы угодить за свои взгляды за решетку,
«Сами играйтесь в это, ребята», — думал я, терпеливо пробираясь сквозь толпу.
§ 74
Институт хирургии глаза в Сиднее был ультрасовременной клиникой, где человеческими руками делалось лишь то, что просто невозможно было так же хорошо сделать роботам и компьютерам. Я много раз бывал здесь в годы учебы в академии, последний раз в 83-м, когда тут проходила практику Дженет Мэтьюз. Но теперь клиника показалась мне даже более пафосной, чем тогда.
— Пожалуйста, сэр, подойдите к панели для регистрации посетителей, — донесся у меня из наушников голос виртуального помощника, перекрывший рок-композицию, едва я переступил порог этого медицинского учреждения.
Остановив музыку, я подошел к одной из голографических панелей для регистрации.
— По направлению с работы, — буркнул я, прикладывая ладонь к голограмме.
Голограмма весело засветилась, сканируя мои отпечатки пальцев. Миг спустя панель замелькала, выводя на экран карту-схему больницы с указанием моего маршрута, инструкцию для посетителей, а также изображение симпатичной молоденькой медсестры в белом халате.
— Мистер Войцеховский, мы рады приветствовать вас в нашем институте, — лучезарно улыбаясь, поздоровалась кибердевушка. — Вы обслуживаетесь согласно условиям страхового полиса. Вам назначен прием у хирурга-офтальмолога, кабинет номер 730, седьмой этаж. Пожалуйста, проследуйте указаниям вашего навигатора, чтобы найти автомат для выдачи бахил…
Получив в автомате бахилы и марлевую повязку (с прочих посетителей за это взималась плата, но в моем случае сработала страховка), я проследовал к лифту и поднялся на седьмой этаж. В одной кабине со мной ехало двое молоденьких медсестры, которые перемигивались и шептались о чем-то за моей спиной, и две старушки, которые открыто сверлили мою спину подозрительным взглядом.
У 730-го, виртуальный указатель напротив двери которого сообщал, что это кабинет дежурного хирурга-офтальмолога, на лавочке умостилась череда посетителей. Мирно дремал старый седой мужчина с повязкой на одном из глаз, вертелась беспокойная женщина-квочка с маленькой девочкой в темных очках и судачили о чем-то две упитанных матроны преклонного возраста. У самой двери стоял, нетерпеливо ожидая своей очереди, длинноволосый парень лет двадцати в наушниках, с покрасневшими зрачками. Все, за исключением старика, одаривали меня весьма настороженными взглядами.
— За кем я буду? — осведомился я, подходя к кабинету.
— За мной, — буркнула в ответ одна из матрон.
Прислонившись к стене поодаль от сторонящихся меня людей, я сцепил зубы. В голове будто отзвучал гонг, возвестив о начале очередного раунда поединка с болью. Условный рефлекс, который заставлял боль стихать, едва страждущий переступает порог больницы, на сей раз не сработал. «Становится все хуже. Если ты не самодур — примешь лекарства, которые тебе выпишут», — зашелестели в сознании подлые мысли.
Несколько минут погодя, дверь врачебного кабинета открылась, и из нее вышел, шаркая, благообразный старичок. Длинноволосый парень, все это время беспокойно чесавший себе глаза, опрометью кинулся к двери даже раньше, чем на табло отобразились данные следующего по очереди пациента. Но прошло менее минуты, прежде чем он, расстроенно чертыхаясь, вышел обратно, и бросил на меня неприязненный взор.
— Мистер Димитрис Войцеховский, пожалуйста, проходите в 730-ый! — зазвенел в динамиках в коридоре механический женский голос.