Новый мир. Книга 3: Пробуждение
Шрифт:
Лишь немногим приветливее Росомахи выглядела мастер-пилот Молина. Она эмоционально стучала своим летным шлемом о стойку, яростно выговаривая что-то авиатехнику, меланхоличному мужику азиатской внешности лет сорока с безразличным пропитым лицом. Среди потока брани я различил «Черт бы тебя побрал! Опять!» и «Сколько можно говорить об этом, Пин?! Ты вообще меня не слушаешь?!» Скуластое, некрасивое, но волевое лицо эффектной темноволосой латиноамериканки, чаще всего выражавшее решительность и праведный гнев, было уже хорошо знакомо публике по прошлым репортажам. Молину называли «летающей бестией». Ее истребитель уже дважды сбивали над Нандадеви. Во второй
Были еще какие-то ребята из вояк, которых нет смысла перечислять. Они сидели по двое или по трое, не поднимая голов и переговаривались шепотом, как и мы с Орфеном. Остальных посетителей я относил к «туристам», независимо от того, носили они погоны или нет.
Здесь прохлаждались ленивые летчики тыловой авиации, полненькие снабженцы, лощеные штабисты. Был один чопорный бригадный генерал из новосформированной 60-ой мотострелковой дивизии, которая всего неделю как прибыла на фронт. Кустистые брови толстощекого генерала были грозно нахмурены — кажется, он только и ждал, чтобы сделать кому-то замечание, еще не привыкнув к негласному правилу «Высоты 4012», по которому все звания и титулы принято было оставлять за дверьми. Выделялись две девчонки лет по двадцать у барной стойки, пьющие глинтвейн через трубочки, одна хихикающая и одна серьезная. Это очередные новенькие сестрички милосердия из «Красного Креста». Приехали сюда не иначе как ради постов в социальных сетях. Ухаживая за ранеными, небось, рассчитывали найти себе тут женихов. Какие-то чопорные штабные офицеры уже оказывали им знаки внимания, но те пока строили из себя недотрог.
— Никто никого не пригонял, Орфен, — насмешливо прошептал я. — Они все сами слетаются сюда, как москиты, почуявшие кровь. Хотят быть поближе к войне. Не слишком близко, но так, чтобы почувствовать, как кровь в жилах начинает нестись быстрее. Им нравится чувствовать себя причастными. Посмотри на них. Сколько в них важности! Они, похоже, в самом деле верят, что именно от них зависит исход войны.
Возможно, я был несправедлив к «туристам». Многими из них вполне могли двигать благородные патриотические мотивы. Однако я видел слишком много настоящей войны, чтобы испытывать хоть какое-то сочувствие к людям, которых к ней тянуло.
— Что за чушь?! — возмутился Орфен.
Лицо юного легионера омрачила тень. Нахмурившись, он стал выглядеть старше. На светлом челе отчетливо проявилась печать войны. Я заметил, как две медсестрички у стойки опасливо на него покосились. Взгляд одной из них невольно замер на секунду на мне, а затем сразу пополз в сторону. Я знал, что при виде меня их бросает в дрожь.
Внешность моя и впрямь была несколько устрашающей, главным образом из-за пепельно-седых волос и щетины, а также большого шрама на щеке. Я выглядел старше своих тридцати двух, а чувствовал себя и того старше.
По сравнению с атлетической тяжеловесной фигурой своей молодости я стал суше и жилистее, но состоял я из одних лишь мышц, твердых, как сталь и натренированных исключительно для того, чтобы я был максимально эффективным в бою. Даже по одному лишь моему сложению встречным становилось ясно, что ввязываться со мной в драку не стоит. А окончательно убеждал их в этой мой взгляд, в котором отражалась тень всего, через что мне пришлось пройти.
Эти девицы уже видели меня здесь раньше. Небось, расспрашивали про меня у бармена, приветливого толстенько чернобрового индуса по имени Рави. Рави называл меня «Белый Волк». Любил травить обо мне страшные байки, чтобы развлечь публику. Он и сам не подозревал, как близки некоторые из его баек к правде.
— Говори тише, Орфен.
— Слушаюсь, сэр. Простите, сэр. Но ведь они… сэр, вы разрешите продолжить?
— Валяй.
— Но ведь они не пойдут туда, сэр! Они ведь даже не представляют, каково это — быть там!
Я лишь криво усмехнулся, не став отвечать.
— Почему же тогда они ходят вокруг такие надутые, да еще и воротят от нас нос, словно мы пустое место?! — парень с трудом мог скрыть гнев. — Вон, смотрите, даже к этому чертовому летчику, который никогда не подлетал к Нандадеви и на полсотни миль, подсели брать интервью!
Мой рот искривился в ироничной усмешке, когда я увидел чувство собственной важности на лице усатого пилота транспортника. Этому мужику не помешало бы сбросить фунтов сорок веса. И я точно знал, что всю индийскую кампанию он провел доставляя грузовые контейнеры в прифронтовую зону из глубоких тылов, а в перерывах между рейсами заходил на «Высоту 4012» пропустить пару-тройку бокалов пива.
Но сейчас напротив авиатора, вольготно умостившего толстый зад на стуле, сидели двое «туристов»: опрятная темнокожая девушка чуть за тридцать с модной короткой стрижкой, знакомая, кажется, по каким-то выпускам новостей, и мужик слегка за сорок с внешностью киногероя и прилизанными волосами, в щегольской куртке цвета хаки.
Мужика я сразу узнал. Это был распиаренный военный журналист и писака Берни Андерсон, автор сотен красочных пропагандистских репортажей и нескольких томов мемуаров, ведущий и сценарист собственного рейтингового телешоу на ABC и, как говорят, мультимиллионер. Андерсон был очень популярен. Телезрители и читатели, говорят, засыпали его благодарственными письмами. Я слышал как-то выдержку из одного письма. Пожилая домохозяйка из Брисбена писала, что ставит Андерсона в пример своим детям как образец мужества, стойкости и благородства.
Должно быть, она никогда не слышала, как разительно меняется голос у Берни, если камера вдруг начинает дрожать и взрывы начинают доноситься ближе, чем полагается по сценарию. А вот мне доводилось слыхать немало таких историй от очевидцев. Некоторые до сих пор катаются по полу от хохота, вспоминая писклявый визг, доносящийся из мужественного рта этого героического типа в такие моменты.
— Смотрите. Ловят каждое слово, словно он какой-то чертов герой. А к нам… — с обидой бормотал парень, пожирая глазами летчика.
Действительно, нас все огибали. Старательно не замечали. Еще ни разу никто не подошел с вопросом. Я привык к этому. Даже научился относиться к этому как к благословению. Если бы не это, я не смог бы бывать на «Высоте 4012». А это, как ни крути, единственное место в этих горах, где чувствовалось… не знаю даже… что-то от той, забытой, старой, нормальной жизни.
Это сложно объяснить. Я ненавидел и презирал их всех, этих никчемных искателей зрелищ и ощущений, идиотов, которые гонялись за фронтовой романтикой вместо того, чтобы наслаждаться нормальной жизнью. Но меня к ним тянуло. Словно одичавший пес, я готов был скалить на людей зубы и никогда бы не стал есть у них с рук, но все же меня манил свет их костра, и я жадно смотрел на него из ближайших кустов.