Новый поворот
Шрифт:
— Закурим, — предложил Борис, когда они отошли уже достаточно далеко от машины и присели на поваленное дерево.
Было бы странно, если б крутой мэн предложил ему «Беломор» или «Приму». А он «Беломор» и не предлагал — вынул экзотические разноцветные сигареты «Мультифильтр». Шестьдесят рублей за пачку Давид всегда жалел, потому не пробовал до сих пор, а сигареты достойные оказались.
— Значит, так, Давид, начну с главного. Уходите из ГСМ. Завтра же. Пока не поздно.
— А когда будет поздно?
— Когда вашу славную группу прикроют и разгонят.
— Кто же ее прикроет?
— Ну, в некоторых кругах эту идею вынашивают давно.
— И с каких же пор меня пасет КГБ?
— Но это же элементарно, Уотсон! С двадцать первого января прошлого года. Ведь разговаривать на квартире Бергмана — это все равно что делать доклад в приемной КГБ.
— А Бергман не знал об этом?
— Знал, конечно, только уже не боялся. Он-то сразу понял, что вы совсем не простой человек. Игорь Альфредович прозорлив, и он не ошибся. Но теперь…
Шумахер вдруг замолчал, и Давид спросил:
— Так что, теперь именно КГБ хочет разогнать ГСМ?
— Насколько я могу судить, именно КГБ, — сказал Шумахер.
— Так ведь они же эту Группу, по существу, сами и создали!
— Я тебя породил, я тебя и убью, — пробормотал Шумахер. — А вам, Давид, откуда это известно? Догадались?
— Нет, добрые люди рассказали. — Он задумался на секундочку: говорить — не говорить? — Гастон Девэр недавно поведал.
— Вот как, — задумчиво проговорил Шумахер. — Интересное кино получается.
— Послушайте! — вдруг словно проснулся Давид.
А вы-то, Борис, кого представляете? (С кем, с кем он теперь откровенничает?! Нашел себе, понимаешь, нового кумира! Шумахер без шумах. Еще один Посвященный-просвещенный! Этот кем окажется?)
И ведь оказался.
— Ах, простите, я не представился полностью. Борис Шумахер, Центральное разведывательное управление США.
Картина Репина «Приплыли». Осталось встретиться с агентом галактической контрразведки, а дальше будут уже только носилки и смирительная рубашка.
— А как вы думали? — объяснял меж тем Шумахер. — Если здесь и сейчас против Посвященных играет такое могучее ведомство, как Комитет государственной безопасности, чтобы как-то защитить себя, мы просто вынуждены прибегать к помощи альтернативных организаций. Иначе нам просто не дадут жить и работать. А я, простите, ученый! У меня, между прочим, свои, и очень серьезные, виды на эту планету и это человечество.
«Во-во, — думал Давид, словно сквозь сон, — уже пошли разговоры про планету. Взгляд из космоса. Интересно, на какую еще планету имеет виды этот безумный ученый, этот mad scientist?»
— Ладно, — оборвал себя Шумахер. — Речь не об этом. Сейчас мы говорим о вас. Если Гастон вам все рассказал, значит, вы уже должны были понять, что идеи майора Терехова не всегда совпадали с идеями полковника Наста…
— П-простите?
Удивляться Давид уже разучился, но на сей раз было такое ощущение, что его сильно ударили по голове.
— Я понял: вы не совместили в голове две половинки одного целого. Я даже понимаю, почему. Вы же считали Гелю Посвященным. Долго и упорно верили в это. Но теперь-то вы поняли, кто в ГСМ настоящий Посвященный?
— Теперь… понял. Шило на мыло, — пробормотал Давид. — Бергман же уверял меня, что в спецслужбах не бывает Посвященных.
— Бергман прав, но до известной степени. Да, Петр Глотков — полковник Главного разведуправления Генштаба, и он же — Роджер Трейси, полковник Агентства национальной безопасности США. И все-таки прежде всего он боевой шарк Черной гвардии Шагора.
Давид вздрогнул от последнего имени и зачем-то спросил:
— Шарк — это акула?
— Да, шарк — это акула.
Шумахер вдруг продекламировал:
Сводит от ужаса скулы, Снова один на один Я и морские акулы Черные Рыбы Глубин!— Помните такие строчки, Давид?
— Помню. (Откуда он их помнит, откуда?)
— Очень хорошо. И теперь вы должны понять, почему вас так сильно трясло на той исторической встрече в ГСМ. Не было там десятка Посвященных, там был один, но не вашей конфессии, а это очень серьезный момент.
— Так, значит, Шарон — тоже акула? — осенило Давида.
— Какая Шарон? — невольно выпалил Шумахер и тут же поспешил исправить возможно создавшееся впечатление от его недоуменного вопроса. — Ладно, про Шарон вы мне потом расскажете.
Не знает ведь, не знает про нее ни черта, а признаться не хочет, дорожит своим имиджем всезнающего пророка. Небрежно так: потом расскажете. А самому не терпится! Потерпишь. Сегодня не расскажу. Будут и у меня свои тайны.
— Я тоже не люблю акул, — тем временем говорил Шумахер, — но сегодня Петр Михалыч играет на нашей стороне. В отличие от Вергилия Терентьевича, который становится нашим, только когда пьян. Я хочу, чтобы вы знали, Давид, Наст уже давно, еще с восемьдесят восьмого, является сотрудником специального отдела в Управлении «З» — отдела, который занимается Посвященными. Так что он не столько ГСМ прикрывал, как думает ваш Гастон, сколько пытался (и не без успеха) закамуфлировать свою бурную деятельность по изучению Посвященных — и препарированных под микроскопом, и в естественной среде обитания — так называемая этологическая концепция. Последняя идея принадлежит лично ему. Зам его, подполковник Терехов (только вчера, кстати, новое звание получил), идею эту не разделяет и все активнее сопротивляется. Дело кончится плохо. Вы же не могли не заметить: только Геля в запой, Терехов тут как тут, выставляет грубую наружку и давай на вас давить. Ведь до чего обнаглел, гаденыш!
К себе пригласил, теперь вот названивает. Так что с этим Гелиным алкоголизмом дело кончится скверно. Я вас уверяю, Давид. Вам пора ноги делать.
— Куда? — тупо спросил Давид.
— Ну, для начала хотя бы ко мне в Питер.
— И прямо у Московского вокзала, на Лиговке, меня сшибет грузовик.
— Нет, — серьезно сказал Шумахер, — теперь уже у них руки коротки.
— Ой ли!
— Я вам говорю. Все продумано. В Финляндию очень легко вас переправить. А оттуда — в Штаты. Документы прямо завтра закажем.