Новый поворот
Шрифт:
— Не бросай меня, не оставляй меня одну, я не могу сегодня быть одна, не могу, поехали, скорее поехали отсюда…
Это был текст из какой-то другой пьесы, и Симон снова испугался. Так все-таки бред или чтение мыслей?
— Вы даже не знаете, кто я, — осторожно проговорил он. — Почему же обращаетесь именно ко мне?
— Это неважно, неважно, — вполне разумно ответила Изольда, — я просто не могу сегодня быть одна, правда не могу… — И добавила уже совсем жалобно: — Не бросай меня, пожалуйста…
Глаза ее по-прежнему были закрыты, и она, как слепая, почти судорожно
— Пошли, — скомандовал он решительно.
Привычная спокойная уверенность в себе постепенно возвращалась, и Симон по-отечески обнял вдруг начавшие вздрагивать тонкие плечи Изольды.
— Поедем ко мне, я только должен еще зайти в Обком.
Реакция была более чем неожиданной. Изольда вырвалась, отпрянула и широко раскрыла глаза. В них больше не было никакого льда, в них полыхало нечто совсем нездешнее.
— Ты что? — спросил он, уже уставший пугаться.
— Не ходи туда.
— Почему?
— Не ходи туда сегодня. Не надо, я уже была там, я тебе все расскажу потом. А сейчас не ходи. Нельзя.
— Да почему же?!
Пламя в ее глазах чуть попритухло, и она сказала явно не то, что думала:
— Я не смогу идти туда еще раз, а ты обещал не бросать меня.
Ничего такого он не обещал ей, вообще ничего не обещал, но… В который раз за сегодня он принимал решение, противоречащее всем правилам, всем законам, всем доводам разума. Но уж играть в эту игру, так до конца.
— Хорошо, — сказал он, — едем ко мне домой.
Возле машины вертелся мелкий неопрятный мужичок из породы уличных попрошаек. Симон таких терпеть не мог и, хотя регулярная борьба с ними была не его профилем, старался при малейшей возможности закатывать бродяг под арест и приставлять к ним какого-нибудь рьяного молодого сержанта для наиболее эффективного промывания мозгов. Сейчас ему было явно не до этого и, услышав омерзительно жалобное: «Господин, подайте несчастному!», Симон чуть не отпихнул бродяжку ногой. Но когда они с Изольдой сели в машину, неумытая рожа придвинулась почти вплотную и шепнула:
— Вас ищет Лэн.
Симон поглядел укоризненно: мол, чего сразу не сказал. Бродяжка улыбнулся: конспирация. Молодец, похвалил Симон, заканчивая этот разговор одними глазами.
А мужичонка уже гундосил снова:
— Подайте, господин, подайте несчастному…
Симон пошарил в кармане и протянул ему два пятиалтынных серебром.
— Не надирайся только, употреби во благо, — посоветовал он на прощание и дал по газам.
— Куда мы едем? — встрепенулась вдруг Изольда.
— Так ведь ко мне домой, — недоуменно оглянулся на нее Симон.
— Нет, я спрашиваю, где это.
— Адлервег, у самой кольцевой.
Ответ вполне устроил ее, но когда у поворота на Фритценервег он помигал, а потом, спохватившись, взял влево и двинул дальше по Замиттер-аллее, Изольда снова испуганно спросила:
— Почему мы здесь не повернули?
— Потому что на Хоффман-штрассе опять чего-то роют и надо пилить в объезд по Друмман и Швальбенвег. Ты хорошо знаешь город?
— Я вообще его не знаю. Я здесь первый раз.
Это был ответ, достойный ее белокурой шевелюры и нелепой попытки суицида.
— Да ты откуда, Изольда? Может быть, ты пришла прямо из древней легенды, и суровые скалы Корнуолла милее твоему сердцу, чем песчаные обрывы Янтарного берега? («Во завернул! — сам себя не узнал Симон. — Не иначе влюбился. Седина в бороду — бес в ребро».)
А Изольда вдруг оттаяла, улыбнулась как старому знакомому и ответила:
— Типа того. Я из Москвы.
Странно. Ведь ей было не больше двадцати. Молодежь так не говорила сегодня. Сказала бы «из Метрополии» или в крайнем случае (есть чудаки, которые не любят этого слова) — «из Большой Столицы». Точно так же никто не скажет «Санкт-Петербург» — скажут «Питер» или «Малая Столица». Чудно.
— Все это случилось так нежданно, — произнесла вдруг Изольда.
— Что именно? — поинтересовался Симон.
Но она не ответила, а продолжала говорить свое, и Симон вдруг понял, что девушка читает стихи.
Все это случилось так нежданно! Вечерело. Около шести Старенькая сгорбленная Ханна Собралась зачем-то в лес пойти…«До чего же чудное стихотворение!» — думал Симон, ощущая себя уже где-то совсем не здесь, а в далеком странном мире сумрачных лесов, согбенных старух и скрипучих калиток, в мире, где на дорожку пили не рюмку водки, а настойку девясила…
…И скакала бабушка-колдунья По болоту прямо босиком. Все это случилось в полнолунье. Всюду сильно пахло васильком.«Во Франции венки из васильков кладут на могилы погибших солдат», вспомнилось вдруг Симону, он только плохо представлял себе, какой у василька запах.
— Кто это сочинил? — поинтересовался Грай, с трудом возвращаясь к реальности.
— Не знаю, — рассеянно отозвалась Изольда. — Наверно, я…
А возле его дома было совсем пусто, и в подъезде им никто не встретился. Почему-то это порадовало, хотя мнение соседей о его личной жизни уже давно не волновало Симона. Однако Изольда… Это был особый случай. Не просто девушка, а некое явление, и оно сильно, очень сильно выламывалось за рамки всего, что полагается называть личной жизнью.
Перед подъездом девушка еще раз подтвердила свою неординарность, неожиданно войдя в глубокий ступор, словно ее привезли совсем не туда, куда обещали.
— Ты здесь живешь? — спросила она, явно не в силах тронуться с места.
— Да, — ответил он просто.
Что еще он мог ей ответить? Снова шутить?
— Не может быть.
— Чего не может быть?
— Не может быть. Адлервег. Adler Weg… That's means 'Eagle Road'… Иглроуд… Не может быть! Путь орла…
— Плохой перевод, — заметил Симон. — Какой, к черту, путь орла просто орлиная дорога, дорога орлов, если угодно.